"Антон Иваныч Пошехнин" А. Ушакова. Части первая--четвертая; "Череп Святослава", "Святки" В. Маркова - Некрасов Н.А.

Все эти три книги написаны стихами. Две из них довольно тощи, но третья -- "Антон Иваныч Пошехнин" -- состоит из двух объемистых томов: в каждом томе с лишком по двести страниц стихов! Вот до какого времени мы дожили! Сам издатель "Пошехнина", г. Ушаков, по-видимому, был поражен этим и по выходе книги напечатал в одной из московских газет следующее: "Судить о достоинстве самого сочинения издатель просит благосклонного читателя и беспристрастную критику, смело уверяя, что со времени Пушкина и Лермонтова у нас не было издано ничего подобного, принимая последнее слово в смысле размера возможного теперь эпоса" ("Ведомости московской городской полиции", No 65, 1855 г.). Да, в "смысле размера" вряд ли даже г. Ушаков не излишне скромен! Все стихотворные произведения Лермонтова не составят таких двух томов, и весь "Онегин" -- самое обширное стихотворное произведение Пушкина -- уместится в один такой том! Имеет ли что-нибудь похожее на "эпос" книга эта в другом каком-нибудь смысле, скажем ниже. Теперь мы заговорили о стихотворном нашем богатстве в последнее время. Это богатство изумительно! Может быть, читатели "Современника" помнят напечатанный в нашем журнале полтора года тому назад "Плач" одного из старых, замолчавших поэтов, который сетовал на бездействие русской музы (см. "Современник" 1854 года, No I, "Новые книги"). Теперь, через полтора года, этот "Плач" был бы ужасным анахронизмом, и мы рады случаю утешить почтенного старожила следующим посланием, которого справедливость, конечно, признает каждый читатель:

Послание к поэту-старожилу

В крылах отяжелевший грач,
Когда-то на Парнас летавший!
Давно ли нам прислал ты "Плач"
О русской музе -- задремавшей?

И что же? не прошло двух лет,
Как всё вверх дном перевернулось!
И поднял голову поэт,
И вновь поэзия проснулась!

Нам Музу новую свою
Представил автор "Арлекина",
И тот, кто равен соловью,
Природу нам воспел, -- Щербина!

Никитин, мещанин-поэт,
Различных пробует Пегасов,
Как птица распевает Фет,
Стихи печатает Некрасов,

Ленивый даже Огарев --
И тот пустил в печать отрывок,
Стахович нам поет коров
И вкус густых и свежих сливок.

Поэтов новых всех родов
Фаланга целая готова,
И даже старых голосов
Два-три услышали мы снова.

Чту ж? в добрый час! смелее, марш!..
Проснулись Солоницын, Греков
И, может быть, проснется Шарш
И отзовется Печенегов!..

Всё это очень хорошо. Стихотворному движению последнего года обязаны мы некоторыми прекрасными явлениями, которые при прежнем охлаждении к поэзии, может быть, пролежали бы в портфелях своих авторов; но пишущий эти строки осмеливается напомнить, что крайность во всяком деле вещь опасная. Не хорошо было безотчетное гонение на стихи, но и безотчетное покровительство им едва ли может привести к чему-нибудь хорошему. Конечно, хорошее стихотворение, напечатанное рядом с дурным, выигрывает по крайней мере вдвое; но зачем печатать дурное стихотворение? Если цель журналов состоит в том, чтоб распространять в большинстве настоящие понятия об искусстве и очищать вкус (а в чем же она у нас и может еще состоять?..), то с этой точки зрения всякое плохое стихотворение, появляющееся в журнале которого мнение имеет кредит, противоречит его пели. Давая место в вашем журнале слабому стихотворению и таким образом поддерживая его кредитом вашего мнения, вы вводите в недоумение и можете сбить с толку тех из ваших читателей, у которых вкус недостаточно развит, кто не доверяет собственному суду или вовсе лишен самостоятельного взгляда. Иное дело проза: там многое извиняет необходимость; но какая необходимость печатать плохое стихотворение в несколько строк, не наполняющее и страницы? Да, я решительно такого мнения, что журнал должен печатать только хорошие стихотворения; исключение допускается в одном случае: если стихотворение принадлежит автору, которого имя известно; в таком случае это имя само отвечает за достоинство стихотворения, а журнал не лишен права впоследствии высказывать о нем свое мнение. Всё это очень старые вещи, но отчего и не повторить их, если их позабывает наша журналистика? Наблюдайте, как в эти полтора года журналы наши постепенно уступали влиянию моды, переходя от хороших стихов к посредственным, от посредственных -- к едва сносным и, наконец, к плохим, -- и вы, может быть, согласитесь, что это старое замечание именно теперь кстати. Смешно видеть, что уже теперь ни одна книжка ни одного журнала не появляется без стихов. Не такая ли же это крайность, как и та, в которой находились наши журналы полтора года назад, когда во всех четырехстах листах годового издания журнала нельзя было отыскать двух рифмованных строк и журнал поставлял в этом свою гордость?..
Иное дело отдельные книги стихов -- за них никто не отвечает перед публикой, кроме авторов, а эти авторы, ободренные возникшей модой на стихи, может быть, столько же, как и уверенностию в своих дарованиях, сделались опять довольно смелы, и мы чаще и чаще видим появление отдельных книжек стихотворений с неизвестными, начинающими именами. С грустию должно признаться, что русская поэзия до сей поры от этого ничего еще не выиграла, ибо ни в одном из этих начинающих не обнаружилось и тени дарования. Итак, видно, после полуторагодового опыта придется возвратиться к печальному, но верному заключению: как гонение на стихи не может убить поэзии, точно так же никакая благосклонность к стихам не создаст даровитых поэтов!
После этих общих замечаний можем перейти к трем стихотворным произведениям, которыми подарила нас Москва. Мы будем очень кратки, потому что говорить о них серьезно не стоит, а шутить над плохими стихами теперь уже стало так же старо, как рассказывать анекдот о двух купцах, которые ехали в одном и том же вагоне, -- один в Москву, а другой в Петербург, что, впрочем, до сей поры непременно услышите в каждый проезд по железной дороге.
"Эпос", изданный г. Ушаковым, состоит из таких стихов:

Мною избранный герой
Имел и цели, и надежды,
Без себялюбия невежды,
Решимость, твердость, стойкость, ум
И много чистых, светлых дум,
К тому ж сноровку жить на свете,
Что, право, очень мудрено
И без чего, хотя имейте
Богатство Креза, всё равно
Не в помощь будет и оно,
Как и именье родовое.
Копейка -- дело наживное.
Копейка бережет рубли...
И он сберег -- и впрок пошли.
Во-первых, приобрел он знанье,
Необходимое для всех.
Потом карьер для пропитанья,
Потом по службе свой успех;
То есть он с толком и с познаньем
Добился до всего, потом
Вдобавок к этому трудом.
Уменьем, скромностью, стараньем
Немного далее шагнул
И в службе классного ученья
Потусклый светоч не задул,
Затеплил искрой просвещенья,
Пытался в ученый свет;
Но не для славы, для карьера
и проч.

И таких стихов с лишком четыреста страниц. О жаркие и благородные покровители поэзии! Таких ли результатов ждали вы?
Виленский поэт г. Василий Марков поспевает "Святки"; но, впрочем, так кажется только при первом взгляде на его брошюру; прочитав же ее, увидишь гораздо более тонкую, так сказать философическую, цель автора; небольшая выписка покажет читателю, в чем дело:

Как красно солнышко весь мир живит и греет.
Так всё под деньгами растет, цветет и зреет,
И кто не хочет гнуть подчас своей спины,
Тот прозевает всё -- и место, и чины.
Старухи что творят! так мой язык немеет --
Иная в один день не раз помолодеет!
В уборной у нее вся фабрика чудес --
Бух! двадцать лет с костей -- не углядят с небес!
Морщины сгладятся, и обведется бровка,
Румянец загорит -- ну хоть куда красотка!
Вот так-то век живи да век же и учись:
Все люди с масками, куда ни обернись!
Ты говоришь, мой свет: не рядятся чертями;
Взгляни-ка на мужей... большая часть с рогами.
На белом свете кто по-светски хочет жить,
Так нужно где льстецом, а где нахалом быть.
Ну, словом, без души совсем должно родиться
И знать, когда и где и как принарядиться!..

Теперь читатель сам видит, "куда метнул" автор, и, конечно, отнесет его к людям тонким. Должно заметить вообще, что в брошюре г. Маркова найдут для себя кое-что люди, любящие пофилософствовать на тему: "Деньга, батюшка, всему голова" (а таких много). И то уже хорошо, если вспомним, что в 400 страницах "Пошехнина" никакие люди ничего для себя не найдут!
Прочитав первую пьесу, "Святки", читатель сюрпризом находит еще в брошюре басню "Прошлогодние календари". Басня эта недурна.
Одинаковая со "Святками" по формату, по бумаге и по обертке и также изданная в Вильне брошюре "Череп Святослава" написана вот в каком роде:

Я зрел его (Святослава) -- он дик и мрачен,
И зноем солнца опален,
И дымом брани окурен,
Был строг -- не знал пиров, ни брашен;
Он спал на поле боевом,
И княжеским пуховиком
Был войлок, зелень луговая...

Будет! скучно выписывать. В конце этой брошюры уже нет никакой басни, но опять есть-таки сюрприз: подпись "В. Н. Марков" -- та же, что и на заглавном листке "Святок". Итак, автор "Святок" и "Черепа" -- одно и то же лицо. Вот самое важное открытие, которое мы сделали, перелистовав эти брошюры.