<Из статьи "Комета, учено-литературный альманах..."> - Некрасов Н.А.
...После "Антонины" г-жи Тур первое место между беллетристическими статьями "Кометы" принадлежит повести "Идеалист". Нам особенно приятно было встретить под такою прекрасною повестью имя г. Станкевича: мы давно знали его за человека с талантом и жалели только, что он мало пишет и неохотно печатает свои сочинения; мы были уверены, что, не пожалев времени и труда, он произведет что-нибудь замечательное. И действительно, "Идеалист" далеко оставляет за собой прежние произведения автора. {Эти немногочисленные произведения помещены были в разное время в "Современнике"; мы не хотим называть их, ибо под ними автор не подписал полной своей фамилии, выставив только первую букву.} Повесть эта прежде всего показывает в авторе человека весьма умного, может быть более думавшего о жизни, чем знающего жизнь практически, но во всяком случае не идущего по пути ее наобум и ощупью. Мысль и анализ стоят в ней на первом плане, за ними уже следует талант, в смысле непосредственной способности верно схватывать и передавать характеристические оттенки лиц и предметов. Может быть, от этого, читая повесть г. Станкевича, вы беспрестанно чувствуете тревожное беспокойство вашей собственной мысли, тогда как ваше сердце и воображение остаются холодны и спокойны, так что хоть бы и не было их у вас на ту пору: вы ничего не потеряли бы при чтении этой повести. Но зато, повторяем, мысль читателя постоянно и сильно возбуждена: в нем то является желание горячо поспорить с автором, то расшевеливаются его собственные когда-то для него дорогие мечты и стремления, и он мысленно повторяет весь уже пройденный путь жизни, о многом задумываясь. Но за всем тем впечатление, остающееся по прочтении повести, как-то неопределенно, и, дочитав ее, читатель остается неудовлетворенным. Это происходит, по нашему мнению, оттого, что, верная во многих частностях, повесть не верна в целом. Нам кажется, что автор вовсе не понял характера своего героя и совершенно ошибочно поставил идеализм основною и отличительною его чертою. Левин, по нашему мнению, не "идеалист": с этим словом мы привыкли соединять совсем другое понятие. Левин прежде всего человек довольно обыкновенный, не способный ни к какой деятельности -- ни к широкой, ни к ограниченной, -- человек, в котором самолюбие развито до болезненной степени. Может быть, он долго посещал кружки, где много говорят о высоком и прекрасном, но где словами всё и оканчивается, а делать никто ничего не делает. Эти кружки удивительно способны развивать в человеке самолюбие и способность самонаслаждения; но мы не будем о них распространяться, потому что они прекрасно описаны в рассказе г. Тургенева "Гамлет Щигровского уезда". Вообще Гамлет Щигровского уезда имеет много общего с Левиным, или с Идеалистом: они одного поля ягоды; только у первого больше самосознания. Разница еще в том, что первый беден, а Левин богат. Может быть, это и было причиною, что первый дошел до самосознания и "смирился", а второй не дошел до самосознания и никогда не дойдет, оставаясь в гордой уверенности, что в нем таятся громадные силы и что он не находит, куда направить их. Отнимите у Левина богатство, средства жизни, и тогда вы ясно увидите, что это за человек. Кроме болезненного самолюбия и отсутствия всякой способности понимать действительность и делать что-нибудь, Левин -- каким он нам представляется -- глубокий эгоист и трус. Трус вот в каком смысле. Отчего, полюбив Сонечку, он бежал от нее, когда нужно было на что-нибудь решиться? Автор не дает прямого ответа. Частым повторением фразы: это "прекрасное дитя", которую то говорит вслух, то думает про себя Левин (и которою, надо признаться, под конец рассказа он изрядно надоедает читателю), -- беспрестанным повторением этой фразы автор как бы намекает, что Левин, искавший во всем совершенства, не мог соединить свою судьбу с ребенком, хотя и прекрасным по натуре, но стоявшим далеко ниже его в развитии. Что ж? И задача развить это прекрасное дитя, которое он притом так страстно любил, -- и эта задача показалась ему недостойною его деятельности? Нет, причина кажется нам проще и ближе. Левин струсил. Он так любил свою роль холодного и гордого созерцателя, проще сказать: так любил свое спокойствие и независимость, так боялся всякого действительного шага в жизни, за которым следует неизвестность или долгая, долгая борьба, даже в таком случае, если б предстояла возможность удовлетворительного результата,-- что любовь к себе одержала в нем победу над любовью к Сонечке, и он уехал. Любовь эта притом, как видно, и не была в нем особенной силы и более находилась в голове "бесстрастного созерцателя", чем в сердце. Это доказывается тою легкостью, с которою он подавил эту любовь, принявшись опять за свою роль созерцателя, а что он поплакал и помучился, узнав, что Сонечка выходит за его племянника, -- это естественное движение во всяком человеке, который узнает, что женщина, которую он когда-то любил, хоть и не так сильно, чтоб пожертвовать ей расчетами своего спокойствия или самолюбия, выходит за другого и принадлежать ему уже никаким образом не может.
Автор простит нас, что мы героя его низводим на степень весьма обыкновенных и даже пустых людей, которым иногда приходит охота драпироваться в мантию героев. Да, Левин таков, по нашему мнению! Признаться, мы даже не верим в его глубокую ученость и думаем, что он читал только предисловия тех многочисленных и разнородных книг, которые у автора по временам адресуют к нему разные фразы, заискивая его внимания (что, мимоходом заметим, не совсем ловко; эта сцена могла бы, выйти очень хороша наоборот, т. е. если б Левин обращался с речью к книгам, а не книги к нему). Сны, в которых орлы адресуют к Левину полные пророческого значения речи, нам кажутся также не более как порождением болезненного самолюбия Левина, и нам очень жаль, что и сам автор видит в этом что-то серьезное, когда в конце своей повести, описывая отъезд Левина на пароход; рисует эту картину:
"Вдали показался остров, и, когда пароход приблизился к нему, Левин увидал большого орла, поднимающегося со скалы его. Он вспомнил другую пустыню, другого орла и слова, слышанные от него во сне: пари и гордо созерцай до последней минуты твоей. Он поднял взор свой за орлом, поднявшимся и исчезнувшим и полете к небу, и ему почудилось, что вечность представилась ему в образе беспредельного неба и беспредельной движущейся пустыни -- и он услыхал ее мощный призыв".
Если б автор другими глазами взглянул на своего героя повесть его получила бы более обширное значение. Левин -- это один из героев нашего времени. Это такой же герой так называемых высоких стремлений, жажды дел, при постоянном бездействии, герои всеобъемлющего знания и широкого созерцания, как Печорин -- герои разочарования, великих страстей и страдании. Как здесь, так и там рычаг -- узкое самолюбие, тщеславие, а основа-- ложь. Оттого ни из того, ни из другого ничего не вышло и не могло выйти. Впрочем, неполнота представления не уменьшает заслуги г. Станкевича. Он коснулся лица типического, подметил в нем много новых и характерных сторон, собрал и соединил многие отличительные черты его; верный такт читателя сделает остальное. Рисуя своего Печорина с любовью и едва ли с иронией, Лермонтов также не думал, что представляет на суд публики лицо, которое впоследствии сделается в устах ее кличкою холодных и себялюбивых фатов, претендующих на глубину натуры, силу страсти и разочарование. А между тем кто же теперь иначе смотрит на Печорина! Не мешает, однако ж, прибавить, что имя Лермонтова упомянуто здесь единственно для пояснения нашей мысли.
Характер героини повести -- Сонечки -- обрисован у г. Станкевича с большею верностью и должен быть назван лучшим в повести. Характер племянника Левина как-то странно и неприятно утрирован, особенно вначале... Зачем? мы решительно не понимаем, тем более что от этого повесть ничего не выигрывает, а напротив. Этот характер задуман с целью противопоставить мечтательной и отвлеченной натуре Левина -- натуру живую и действительную, в которой господствует здоровое и блаженное равновесие. Для чего же выбраны такие краски? Зачем племянник Левина лишен даже чистоплотности? Как будто этим качеством позволительно отличаться только идеалистам, мечтателям. Напротив, люди, любящие жизнь, люди, более склонные наслаждаться тем, что близко и возможно, чем пускаться в отвлеченности, -- эти люди очень обращают внимание даже на малейшие мелочи, увеличивающие их наслаждение. Нам кажется, что можно было представить племянника Левина человеком вполне действительным, любящим жизнь для жизни, и не наделять его такой грубостью натуры: грязный и запыленный после долгой дороги, он прямо кидается обниматься с дядей; выпачкав его пылью, он хохочет от какого-то странного удовольствия и потом принимается пачкать мебель и всю комнату; его просят умыться, но он требует сначала чаю; напоив его чаем, дядя опять просит, чтобы он шел умыться, но он требует завтракать и проводит еще несколько часов, не расставаясь с грязью и пылью, накопившимися на нем в течение дороги. А приключение на пути к тетке? А штрипка? Надо заметить, что всё это вовсе не располагает читателя в пользу этого молодого человека. И как потом удивлен читатель, узнав, что это представитель противоположного Левину элемента, что это будущий муж Сонечки, которая обрисована автором с такою любовью. Мы решительно не понимаем, для чего представлен таким племянник Левина, и жалеем, что он таким представлен: повесть от того много теряет. Вообще в изображении Левина и его племянника заметно преувеличение, напоминающее героев "Обыкновенной истории" г. Гончарова. Петр Иваныч положителен до неприятной степени, Александр Федорыч мечтателен до глупости. Так и тут: дядя -- лицо уж слишком отвлеченное, а действительность племянника доведена до карикатурности. Известно, что в жизни никогда так не бывает: в мечтательном характере всегда найдется частичка положительности, в положительном -- мечтательности и т. д. Однако ж, несмотря на высказанные нами замечания, повесть г. Станкевича так хороша, что мы должны снова повторить, что недостатки, указанные нами, очень незначительны в сравнении с достоинствами, которые ставят эту повесть наряду с лучшими беллетристическими произведениями этого года...
|