Музей современной иностранной литературы. Выпуски 1 и 2 - Некрасов Н.А.

Выпуски 1-й и 2-й. СПб., 1847.

Слова нет! Настоящее положение русской литературы совсем не так печально, как многие думают. Умные люди утверждают, что оно даже очень хорошо. Русская литература поумнела и быстро вступает в период зрелости, -- так говорят умные люди и доказательства приводят основательные: она не производит стихотворений, она отказалась от изображения сильных, могучих и клокочущих страстей, громадных личностей; Звонские, Лирские, Гремины совсем вывелись в ней; место их заняли Петровы, Ивановы, Сидоровы; мещанская слабость изображать большой свет с графами и графинями, мебелью от Гамбса и Тура, духами от Марса и мороженым от Резанова также проходит в ней. Она даже шагнула дальше, с некоторого времени начала обнаруживать храбрость неслыханную... Живым ключом забился в ней новый родник, из которого она прежде гнушалась черпать; цель ее стала благороднее и дельнее, чем когда-либо... Отказавшись от изображения бурь и волнений, без сомнения возвышенных и глубоких, возникающих в благовонной атмосфере аристократических зал, при громе бальной музыки и ослепительном освещении, она не гнушается темных дел, страстей и страданий низменного и бедного мира, освещенного лучиной. Теперь в ней уже не редкость произведение, в котором не встретите вы не только князей, графов и генералов, но даже лиц, имеющих обер-офицерский чин, -- и она умеет такими произведениями не отталкивать, но привлекать к себе публику... Мир старух желтых и страшных, посвятивших себя гнилому тряпью, вые которого нет для них ни интересов, ни радостей, ни самой жизни; стариков сердитых и мрачных; женщин жалких и возмущающих, которые протягивают руку украдкой и краснеют или делаются жертвой позора и нищеты; детей бледных и болезненных, которые дрожат и скачут от холода, выгнанные на свет божий нуждой из сырого подвала, -- темен и страшен такой мир, и много надобно было нашей литературе, недавно еще щепетильной и чопорной, передумать и пережить, чтобы решиться низойти до него, -- приподнять хоть немного завесу, скрывающую его мрачные тайны, -- и она приподняла ее... Сделав великий шаг твердо и сознательно, она не смущается позорными упреками, которые, к стыду нашего времени, сыплются еще на нее из разных углов за то, что занимается она предметами ничтожными и унизительными для нее, роется в грязи... Она сама знает, что ее теперешние герои -- нередко люди, которых привычки грубы, страдания обыкновенны до пошлости, страсти неблаговоспитанны, в которых нет ничего романтического и привлекательного, скорей много отталкивающего, но она знает также, что они люди... Деликатных и благовоспитанных порицателей, которые торжественно объявляют таких людей не стоящими внимания, а картины их быта не возбуждающими ничего, кроме отвращения, -- она и слушать не хочет! Она знает их вкус: забвения подавляющей действительности -- обмана хотят они, но его-то и не дает она им; напротив, она как нарочно взялась возмущать их спокойствие, портить пищеварение...
Слова нет, литература поумнела, но... интересных книг выходит всё-таки мало, и те, которые кричат: "читать нечего", почти правы.... Публика не то чтоб вовсе равнодушна к русской литературе, но и не слишком-то занимается ею -- и винить публику было бы грешно. Редко является произведение, которое самим делом напомнило бы публике о существовании русской литературы, ее процветании, возмужалости и других похвальных качествах, охотно за нею теперь признаваемых. "Современник" радуется, что ему в настоящее время посчастливилось представить на страницах своих два такие произведения: мы говорим о романе г. Искандера "Кто виноват?" и о романе г. Гончарова "Обыкновенная история", о которых говорит теперь весь Петербург. Но много ли в год является таких произведений? Даже каждый, ли год является по одному такому произведению?.. А между тем потребность к чтению усиливается. Люди сметливые пользуются такою потребностью и недостатком собственно русских книг, способных удовлетворить ей, и издают переводы. Переводные романы расходятся -- и сметливые люди не внакладе... И что же тут дурного? Публике правится читать переводы, сметливым людям нравится издавать их; всё, кажется, в порядке вещей... дело простое и законное... Не странно ли после того читать при объявлении об ином издании переводов рассуждение об испорченности и развращении вкуса публики, дурном направлении литературы и уверение...-- в чем бы вы думали?.. -- что новое издание поставило себе целью исправить вкус, изгнать дурное направление, одним словом: спасти литературу и публику от конечной погибели?.. Да полно, такую ли цель поставило себе новое издание?.. Нет, -- между прочим, и потому, что если б и действительно погибал вкус, то исправление его зависит не от таких мер... Ничего нет дурного, трудясь хотя бы и над переводом романов, желать себе вознаграждения за труд от тех, кто нуждается в переводах, -- поэтому мы прямо скажем, что цель всех подобных изданий -- надежда на хороший сбыт, доставляющий вещественную прибыль... К чему же превыспренние разглагольствия, столь неуместные? Зачем добровольно делать себя смешным? к чему набрасывать тень чего-то дурного на дело, конечно довольно ничтожное, но совершенно невинное, усилием представить его в другом виде?
"Музей современной иностранной литературы" говорит, что он, недовольный романами, "поставляемыми на ежедневное потребление в фельетоны", предположил себе целью "доставлять любителям чтение постоянное, избранное, разнообразное, приятное и в кажущейся легкости своей не портящее вкуса, не совращающее понятий..." Что же переводит и печатает "Музей"? Да то же, что печатают наши журналы, поддерживающиеся переводами, с тою только разницею, что, не имея возможности поспевать журналами, "Музей" печатает, так сказать, "остатки иностранных литератур", то есть то, что забраковано журналистами (так, например, в первом своем выпуске "Музей" напечатал, между прочим, роман "Домашний сверчок" -- худший из четырех святочных романов Диккенса), а иногда и то же, что печатается в журналах. Иначе и быть не может в издании, печатающем произведения иностранных современных литератур, снабжающих материалом большую часть наших журналов. В чем же привилегия "Музея" на исправление вкуса перед журналами и где возможность к такой реформе?..
"Музей" любит обещать, и, заверив публику в великости своей цели, он не оставляет ее в неизвестности и насчет способов, какими предположил себе достигать ее:
"Пригласив к постоянному соучастию сотрудников деятельных опытных, владеющих и отечественным, и иностранными языками и с самой выгодной стороны знакомых нашей читающей публике, заручая значительный капитал на это издание, не прибегая к пособию подписки, преждевременно собирающей на подобные предприятия деньги, желая доставить чтение не только приятное, но в весьма многих отношениях (при настоящем направлении некоторых произведений литературы) полезное, приняв намерение вместе с сотрудниками нашими исполнять наше дело со всевозможно строгим рачением, мы будем молчаливо и скромно идти своей дорогой, ожидая, чтобы не чей-либо одиночный, может быть и пристрастный или не избранный в судьи мнением общественным, голос, но чтобы самое мнение это и опыт дела, которого результаты не могут быть с ним в разноречии, произнесли свой приговор и доказали бы: понята ли нами потребность и достигнута ли предположенная цель".
Как громко, величаво, торжественно! А для чего?.. Если вы точно пригласили сотрудников деятельных и пр. и пр., то отчего ж вы скрыли их имена от публики, которой, по вашим словам, они известны "с самой выгодной стороны""? А если вы считали нужным соблюсти в этом отношении скромность, то для чего ж не соблюли ее и в том отношении? Ведь объявить, что имеет отличных, даже гениальных сотрудников, всякий может, да что ж из того? Нужны или имена, чтоб публика могла проверить ваши слова, или -- еще лучше -- самое дело, которое во всяком случае лучше слов... Объявить, что "заручил значительный капитал на издание", тоже может всякий, имеющий капитал и не имеющий его... Вы поставляете на вид публике, что "не прибегаете к пособию подписки, преждевременно собирающей на подобные предприятия деньги". Это опять напрасно. Всем, и вам в особенности, известно, что с некоторого времени объявлять преждевременной подписки ни на какие издания, кроме периодических, нельзя. Наконец, вы говорите, что будете идти своей дорогой "молчаливо и скромно", -- и от такого уверения, право, лучше бы воздержаться, особенно после такого предисловия... Во всяком случае молчаливость и скромность вашу никто не мешал вам показать на деле, и публика верно наградила бы вас за такие прекрасные качества, заметив их в вас сама... А теперь, когда вы уже сами себя наградили торжественным признанием в себе таких качеств, ей тут делать нечего...
Однако ж дело еще не совсем испорчено: публика будет вас читать, если только вы будете продолжать свое дело, как начали, потому что "Музей современной иностранной литературы" -- издание отнюдь не лишнее... При всей массивности своей, журналы наши не могут вместить в себе всего, что является более или менее интересного в иностранных литературах; иногда остаются непереведенными повести и романы, даже замечательно хорошие. Вот с ними-то знакомить публику настоящее дело "Музея", который очень умно предположил себе не ограничиваться текущими произведениями иностранных литератур, но переводить и явившиеся уже несколько лет назад. Переводы в "Музее" если не все равно хороши, то и не все плохи. Издание опрятно и дешево... Словом, "Музей" хоть куда и может удовлетворять современной страсти к чтению романов не хуже никакого другого подобного издания -- и вот его настоящая цель. Но если смотреть на него с точки зрения той великой цели, которую переводчики, по уверению их самих, предположили себе, то его следовало бы назвать совершенно ничтожным. Вот к каким последствиям приводит иногда преувеличенный взгляд на собственную работу, добродушно высказанный во всеуслышание!