Обозрение новых пиес, представленных на Александринском театре. <Статья пятая> - Некрасов Н.А.

Дочь вора, водевиль в одном действии, перевод с французского. Жизнь за жизнь, драма в четырех действиях, соч<инение> Беклемишева. Ночь на Новый год, драма в двух отделениях, переведенная с немецкого. Кум Иван, оригинальная русская быль, соч<инение> Е. В. А. Жених при шпаге, комедия в двух действиях, переделанная с немецкого. Вот что иногда бывает за кулисами, фарс-водевиль для окончания спектакля (?) в одном действии, соч<инение> Поль де Кока, перевод с французского.

Прежде нежели будем говорить о бенефисе г-жи Каратыгиной-старшей, бывшем десятого июля, скажем несколько слов о двух новых пиесах, явившихся на нашей сцене в прошлом месяце, в бенефис московской артистки г-жи Орловой. Первая из них - "Дочь вора", вторая - "Жизнь за жизнь".
Нелли никогда не была дочерью вора, хотя заглавие пиесы невольно заставляет подозревать ее в таком незавидном происхождении. В Нелли влюблен Вильям, но дядя запрещает ему жениться на девушке, которой род и племя, говоря слогом русских историков, скрыты во мраке неизвестности. Дядя, как видите, человек честный, осмотрительный, приходящий в трепет даже от мысли породниться с женщиною, которая, может быть, имеет отца ниже его породою или у которой, может быть, и совсем нет отца. Но вот получают газеты, в которых значится, что в Лондоне умер знаменитый вор и мошенник, прощенный еще при жизни, вероятно, за свою знаменитость. После него осталось несметное богатство, которое он отказал единственной своей дочери, неизвестно где скрывающейся. По некоторым не совсем удачно подведенным обстоятельствам, дядя Вильяма начинает думать, что Нелли есть именно дочь покойного вора и, следовательно, наследница его денег. Забыв свою прежнюю гордость, корыстолюбивый дядя торопит своего племянника поскорей обвенчаться с Нелли, что тот с удовольствием исполняет, а между тем открывается, что дочь вора не Нелли, а кто-то другая, которая и наследует "благоприобретение" покойного, к немалой досаде озадаченного дяди. Чувствительные куплеты "Дочери вора",5 составленные русским переводчиком, немало способствовали к совершенному падению этого водевиля на нашей сцене.
"Право возмездия", повесть французского писат... ах, извините! "Жизнь за жизнь", драма русского сочинителя, г. Беклемишева, взята из парижского домашнего быта. Жорж Трелан после долгой разлуки с женою возвращается наконец домой и находит жену, страстно им любимую, на смертном одре. В оледеневшей руке ее замер миниатюрный медальон Генриха д'Эперноза, который она прижимает к сердцу в последние минуты жизни. Из этого Трелан не без основания заключает, что жена в его отсутствие проводила время очень весело. У Трелана нрав неистовый, бешеный, дикий, - прошлое счастье покойницы ему было как бельмо на глазу, он решился мстить ее обольстителю. Он начинает волочиться за женою д'Эперноза Клеменциею. Ожесточенная изменою ветреного мужа, Клеменция назначает Трелану свидание в полночный час, вероятно желая отплатить изменнику тою же монетою. Вот Трелан в ее спальне. Клеменция бледнеет, трепещет; наконец страх изменить клятвам супружеским берет в душе ее верх над любовью и ревностью: она умоляет Трелана удалиться. Побежденный чистотою и ангельскою кротостью Клеменции, Трелан отказывается от своего первоначального плана и довольствуется только тем, что пронзает насквозь сердце ее мужа, который вследствие того в страшных корчах и судорогах на сцене "испускает дух".
Удивительные иногда вещи бывают в литературе! Такие вещи, какие в остальных проявлениях человеческой "копотливости" едва ли возможны. Например, возьмем двух человек: г. Беклемишева и автора повести "Право возмездия". Один живет в Париже, другой где-то в России; они, может быть, никогда не видались друг с другом, а между тем прочтите повесть первого и драму последнего - какое поразительное сходство, не только в идее, но даже в подробностях, даже в изложении ее. Парижский автор говорит: "Ночь была ужасная" - и русский говорит: "Ночь была ужасная"; парижский: "Выла буря" - и русский: "Выла буря"; вот так и вторят друг другу. Только в одном разница между ними: изложив одинаково оба одну и ту же идею, они дали ей особенные значения в области литературы. Оттого у русского автора длинные монологи, которые парижский автор говорит от себя, перешли в уста действующих лиц и производят на зрителя впечатление, подобное производимому вторым томом "Ста литераторов" на читателя. Длинноты много мешают успеху драмы, в которой есть несколько довольно эффектных сцен.
Справедливо было замечено, что у нас переводят для театра почти всякую пиесу французского репертуара и очень мало немецких. Это замечание хоть поздно, а взяло свое: в бенефис, бывший 10 июля, из числа трех переводных пиес явились две немецкие. И какие пиесы! Поистине публика должна быть за них благодарна. Пиесы в полном смысле слова прекрасные! Вот, например, драма "Ночь на Новый год"; сколько в ней интересного, сколько нового, нового в особенности. Во-первых, новы в высшей степени заглавия ее актов: "Хижина в дремучем лесу"; "Долина мертвецов"... Фу, так и хочется узнать поскорее, что там делается! Во-вторых, новы названия действующих лиц; имени ни у одного нет, как у нехристей, а показаны они на афишке по названиям занимаемых ими штатные мест: "лесничий", "лесничиха", "цирюльник", "старуха" и пр. Очень замысловато. Содержание еще замысловатее. Начинается тем, что "лесничиха" плачет над колыбелью своего умирающего ребенка. Приходит "старуха". Мать бросается перед ней на колена и умоляет ее спасти дитя, зная, как видно, наверное, что жизнь его зависит от ее воли.
- Только спаси его, я готова всё сделать, - говорит она, - нужно ли, чтоб я своими руками удушила волчицу и принесла сюда, - я принесу. Нужно ли свежей дичи - я сейчас...
- Не нужно, - отвечает "старуха", вероятно чувствуя, что дичи и так довольно, самой свежей. - Если хочешь, чтоб ребенок был жив, ступай сейчас же (деле около полуночи) в "долину мертвецов" и принеси моху с находящегося там "священного дупла".
"Лесничиха" слепо повинуется приказанию "старухи". В "долине мертвецов" "лесничиха" встречает несколько охотников. Они пришли освобождать своего товарища, которого муж "лесничихи" поймал и посадил в башню за то, что он стрелял в его лесах дичь. "Лесничий", как вы скоро увидите, сам большой охотник до дичи. Перезябшие охотники уходят, остается только один, твердо решившийся спасти товарища. "Лесничиха" стоит у "священного дупла"; охотник старается выломать дверь; вдруг входит "лесничий" под руку с перезябшим лекарем, которого он ведет на помощь своему сыну. Лекарь останавливается и не идет дальше, отговариваясь усталостью и холодом; "лесничий" с ним спорит; "лесничиха" всё стоит у "дупла" неподвижно. Пользуясь тем временем, охотник бежит, чтоб позвать товарищей и вместе с ними убить заклятого врага их, "лесничего". Видно, он, сердечный, забыл, что у него в руках заряженное ружье, а то, верно, тут же убил бы его. Лекарь также, видно, забыл, что в хижине, куда его приглашает "лесничий", гораздо теплей, чем на улице, а то он, верно, не оставался бы в "долине мертвецов". Но не забудь они таких важных вещей - мы не имели бы прекрасной драмы "Ночь на Новый год". Вот и выходит, что всякая вещь имеет свою хорошую сторону. Теперь они спокойно дождались охотника, с толпою товарищей, которые схватили "лесничего" и повлекли за собою. Вдруг глазам их представилась стоящая вдали "лесничиха". Приняв ее за привидение, они струсили и разбежались. Сцена чрезвычайно эффектная! Несмотря на то что ребенку нужна скорая помощь, "лесничий" не двигается с места: он начинает рассматривать привидение. Видно, оно ему крепко не понравилось, потому что он прицелился да и положил его наповал. Опять эффектная сцена. Только тут уж есть маленькая натяжечка: почему бы "лесничихе" не закричать: я-де твоя жена, кормилец, не стреляй в меня; ведь это, я чай, больно будет! Так, кажется, натуральнее, а впрочем, вероятно, всячески хорошо. "Лесничий" предается отчаянию, узнав, что подстрелил жену вместо привидения. "О суеверие! - восклицает он. - Ты всему виною!" В то время приходит "служанка" и объявляет, что ребенок выздоровел (неизвестно отчего; вероятно, тоже от суеверия). "Лесничий" берет труп жены на руки, сообщает ему эту радостную весть, и... о чудо, о восхищение! "лесничиха", к общему удовольствию, оживает, да не на минуту, нет; чтоб совершенно успокоить столь сильно потрясенные сердца зрителей, она утвердительно объявляет, что рана ее заживет. Драма оканчивается прекрасным куплетом, который как нельзя более дополняет ее:

О, будь всегда отныне и до века
Благословенна матери любовь!
Сильней любви нет в сердце человека...
и проч.

Да, мы и забыли сказать, что большая часть драмы, кажется, написана стихами, стихами звучными, обличающими удивительный талант в их создателе. Слушая их, невольно приходит на мысль изречение покойного трагика Сумарокова:

Быть кажется, что стих по воле он вертел,
И мнится, что, писав, ни разу не вспотел!

За прекрасной драмой следует прекрасная комедия, переведенная тоже с немецкого. В "Литературной газете" нынешнего года, в фельетоне, помещена была переведенная из одной немецкой газеты статейка "Водевильное лицо". Если вам хочется знать сюжет комедии "Жених при шпаге", то мы советуем прочесть эту статейку. Из нее действительно вышел бы довольно забавный фарс, если б искусно обставить главное лицо лицами второстепенными. Но таково искусство автора "Жениха": он почти ничего не прибавил к вымыслу анекдота и сделал из него целую комедию в двух актах! Публика, по какому-то странному случаю, не поняла ее глубокого значения в области искусства и ошикала ее, как фарс нелепый и грубый. Перевод пиесы напоминает другое изречение Сумарокова:

Нельзя, чтоб тот себя письмом своим прославил,
Кто грамматических не знает свойств и правил.

"Кум Иван" - вещь не менее знаменитая, до того знаменитая, что "Репертуар русского театра", сборник всевозможных великих произведений, для "Кума Ивана" изменил первоначальному своему плану - не печатать никаких пиес, кроме игранных на сцене, и напечатал "Кума Ивана" еще задолго до его представления.
Дуня, дочь Петровича, влюблена в Алексея, сына старосты Федора, который всячески притесняет ее отца за состоящую за ним оброчную недоимку. В глухую, ненастную ночь Петрович с женою рассуждают о том, кого бы взять в крестные отцы их новорожденному младенцу. Вдруг раздается стук в калитку; Петрович уходит и чрез минуту возвращается с прохожим, который ищет ночлега. Петрович от души предлагает ему всё, что есть; доброта крестьянина очень нравится незнакомцу. Он вызывается быть его кумом. На другой день приходит староста и начинает требовать недоимку; у Петровича денег нет; прохожий предлагал ему свой кошелек, но он не согласился взять. Алексею, влюбленному в Дуню, удалось было заплатить деньги за Петровича, но его хитрость открыта. Староста выходит из себя от бешенства и грозит Петровичу тюрьмой, а на ходатайство за него незнакомца и смотреть не хочет. Вдруг входит толпа охотников. "Ты здесь, государь?" - восклицает один из них, увидав прохожего. Староста падает ниц, все преклоняют головы. Царь устраивает судьбу Дуни, прощает раскаявшегося старосту, и все остаются довольны, все, - даже зрители, которые при конце пиесы рукоплещут неистово. А сколько в пиесе русского духу, русских характеров, русской народности времен Иоанна Грозного!.. А сколько в ней песен русских, да какие они хорошие: все заслужили одобрение! Только жаль, что немножко, как бы выразиться... построение пиесы неловко, порядок сцен как-то странен, ведены они еще страннее. Впрочем, и построение не до такой степени неловко, чтоб напомнило третье изречение того же Сумарокова:

Коль хочешь ты писать, помысли ты сперва,
К чему твоя, мой друг, способна голова!

Но то, за что мы всего более должны быть благодарны, есть, без сомнения, пиеса "Вот что иногда бывает за кулисами", соч<иненне> Поль де Кока, да, Поль де Кока! Что вы так дико на меня смотрите? Журналисты люди злые, завистливые! Они сами читали себе Поль де Кока, а с нами даже не хотели говорить об его сочинениях; они, наконец, поставили нас в такое положение в отношении к Поль де Коку, что если мы и пробегали иногда его романчик, то не иначе как украдкой, а в порядочном обществе даже стыдились признаваться, что слыхали о Поль де Коке. На что это было похоже? Мы боялись читать Поль де Кока, единственного почти писателя в наше время, который не оставил еще благородного занятия - "доставлять читателю средства вполне чувствовать приятность воображения!" Надо было наконец положить предел пагубному предубеждению... И вот предел положен... Теперь можем мы явно читать Поль де Кока: мы уже публично смотрели его на сцене.
Поль де Кок вереи себе: его водевили то же, что и его Романы. Основа одна и та же, направление точно такое же. В водевиле Поль де Кок не стал ни выше, ни ниже самого себя. Так же смешно, остроумно, хотя пусто и не везде совсем благопристойно.
Флорикуру, первому любовнику, нужно играть в какой-то пиесе посланника, но у него решительно нет костюма. Платок он выпросил у бутафорши, жабо самое модное выкроил из бумаги, но фрак, главное, фрак! Он решительно не знает, где достать фрак, и с отчаянья ворует яблоки и ест их тихонько от мадам Аспазии. Но вот входит Гросель, смотритель рыбного рынка. Он, ужасный волокита, пришел полюбезничать с актрисами. Флорикур глядит на пего как на посланного свыше: на нем самый лучший черный фрак, настоящий посланнический. Но надобно достать его; как же? Флорикур обещает Гроселю случай увидеть и даже поцеловать предмет его страсти. Для этого рыбак должен только переодеться обезьяной и выйти на сцену за актера, которому назначена роль обезьяны. Гросель с восторгом соглашается, восхищенный тем, что будет играть вместе с своею любезною. И вот тут начинается настоящая потеха, потеха в полном смысле удивительная и, кажется, небывалая у нас. Гросель является на сцену в костюме обезьяны, настоящей обезьяны с огромным хвостом... ха-ха-ха! уж чего он тут не делает... Силы нет удержаться от смеха! Приходит жена Гроселя; начинается новая кутерьма, но у нас, право, недостанет силы рассказывать... Довольно сказать, что пиеса чрезвычайно забавна, и мы, право, не знаем, почему она названа фарсом: нет, это комедия, высокая комедия!
Заключим нашу статью истинной благодарностью кому следует за прекрасные пиесы, каких на нашей сцене, должно признаться, в нынешнем году еще не было.