Летопись русского театра. 1841 год. Месяц январь - Некрасов Н.А.

Кориолан, драма Шекспира, в четырех актах. Путаница, водевиль в одном д<ействии>, переделанный с французского П. С. Федоровым. Тарантелла, лирическая сцена И. Мятлева. Молодой человек в 60 лет, водевиль в одном д<ействии>, перевод с французского. Братья-враги, или Мессинская невеста, трагедия в трех д<ействиях>, в стихах, соч<инение> Шиллера. Женский ум лучше всяких дум, комедия в одном действии) Альфреда де Мюссе. Подставной и отставной, водевиль в двух д<ействиях>, переводу с французского. Рассказ г-жи Курдюковой о путешествии ее за границу. Зятюшка, водевиль в одном д<ействии>, перевод с французского) Д. Ленского.

Судьбе вздумалось поставить меня в критическое положение, т. е. заставить писать театральные критики; а с судьбой спорить не станешь: она ведь наша общая начальница, мы ее слуги, а в службе нет оговорок! Итак, дайте руку, любезные читатели, будем жить мирно и дружелюбно; будем беседовать скромно и откровенно. Иногда (обещаю вам быть чувствительным) поплачем над водевилем, которым автор, может быть, хотел рассмешить нас; иногда весело посмеемся над трагедией, которою автор хотел тронуть наше чувствительное сердце. Руку, вашу Руку, читатели! Жмите ее хорошенько, только от души, хоть бы от того она распухла и лишилась способности действовать. Не бойтесь: я и левой писать умею. Начнем же беседовать откровенно.
Вы, верно, согласитесь, что 1840 год прошел. Разносчики афиш, швейцары разных клубов - русских, английских и американских - принесли к вам поздравления с Новым годом, проникнутые поэтическим жаром и желанием всего того, чего вы сами себе желаете; значит, нет сомнения, что 1840 год прошел... Много, очень много в продолжение его случилось замечательных происшествий. Были такие, которые годятся для водевилей современников; такие, из которых потомство будет делать драматические фантазии; даже такие, из которых, может быть я комедию сделаю... Помните ли вы то почтенное время, когда турецкий султан дрался с египетским пашою, а "Северная пчела" хвалила "Пантеон"? Когда "Сын отечества" брался опередить Европу просвещением и невыносимо отставал книжками? Наконец, помните ли вы тот торжественный вечер, когда водевиль г. Л. Л. "Выжигин" нелепейшее произведение литературы русской, представлялся в первый и последний раз? То была минута великая и ужасная: он падал, а его поднимали... на смех; он кончался в предсмертных судорогах, а ему не давали умереть спокойно: шиканье было умилительное... Возобновите этот вечер в своей памяти, тем более что водевиль, к сожалению, возобновлен не будет. Помните ли вы всё это? То было недавно; почти вчера, всё в прошлом году... И что ж теперь? Турки помирились, а на "Пантеон" подняла перо "Северная пчела"; "Сын отечества" переродился и не отстает, а идет вперед... Как изменчив свет! Как изменчивы люди! Какую грустную думу наводят подобные воспоминания!..
Но утешьтесь, почтенные читатели! Всё в жизни сей бренно! Старый год прошел - и очень хорошо сделал: в нем было так много политических бурь и плохих бенефисов! Когда-нибудь мы поговорим о них, а теперь бог с ними. "После дождя всегда бывает вёдро", - говорит теория вероятностей, и вот почему мы не должны отчаиваться за 1841 театральный год... Утешимся и посмотрим, как он начался и предвещает ли начало его что-нибудь хорошее?..
Первый бенефис в 1841 году был В. А. Каратыгина. Пьесы, выбранные Каратыгиным, почти все заслужили общее одобрение; одна из них была даже истинно прекрасна. Если я скажу вам, что она - "Кориолан" Шекспира, то в похвалу ей почти нечего будет прибавить, потому что Шекспиру так же трудно было написать дурную пиесу, как автору "Ивана Выжигина" - хорошую. Можно пожалеть об одном, что создание Шекспира явилось у нас чересчур не вполне - в четырех актах вместо пяти, в виде, значительно искаженном незначительными переменами и сокращениями... Впрочем, ничего, решительно ничего от того не произошло вредного. От исключения целого акта драма сделалась только несколько непонятною, в строгом смысле слова; действия многих лиц сделались как-то безотчетны, как в мелодрамах новейших французских драматургов; причина своевольства народных трибунов и уступчивости сенаторов стала неудовлетворительна. Впрочем, ведь это давно было; кому нужно знать: почему так было? может быть, просто народ-то вздумал от скуки позабавиться!
Но мы нисколько не должны винить в том г. Каратыгина. Как переводчик или переделыватель (право, не знаю, что вернее; об этом говорили и печатали несколько раз противное) для сцены он сделал всё, что могло способствовать успеху его роли на сцене... Вообще в представлении, где темные места (от сокращений), беспричинные следствия (от выпуска целых явлений) сглаживаются и поясняются несколько игрою актеров, такой перевод имеет достоинство, но для чтения он решительно не годится. На сцене вы устремляете всё свое внимание на лицо, которое вас преимущественно занимает, и потому мало обращаете внимания на побочные обстоятельства и лица второстепенные. В чтении, напротив, вы захотите обнять драму вполне, поверить действия вашего любимого лица с ходом событий. "Кориолан" в том виде, в каком игран, в чтении разочарует вас, введет вас в заблуждение и (чего боже сохрани!) заставит вас сомневаться в Шекспире... Нет, нет! нарочно предупреждаю вас, что тут не Шекспир виноват... Погодите, может быть, скоро явится у нас полный перевод "Кориолана", верный, отчетистый, изящный, - тогда вы увидите, как далеко нынешнему "Кориолану" до шекспировского. Покуда, чтоб вы могли составить себе идею о "Кориолане", я расскажу вам его содержание...
Кай Марций, знаменитый римский патриций, оказал мужеством и великодушием бессмертные услуги отечеству, и за то военачальники и сенаторы римские избрали его консулом. Но он не мог принять такого звания без согласия народа. Герой должен был унижаться перед буйной толпой, обнажать грудь и, показывая свои священные рапы, просить за них консульства. Кориолан, презиравший чернь за ее наглость и своевольство, не хотел вполне покориться такому унижению и пренебрег принятым обычаем. Чернь, давно озлобленная тем, что он подал совет в сенате не сбавлять цен на хлеб, пользуясь этим случаем, провозгласила его изгнанным из отечества... Кориолан, чрезвычайно пылкий и раздражительный, вскипел гневом И поклялся отмстить. Он бежал к вольскам, врагам римлян. Тулл Авфидий, начальник вольсков, отдал ему свое войско и самого себя в распоряжение, - и вскоре Рим был осажден и ждал неминуемой гибели... Старый друг Кориолана Коминий умолял его сжалиться над отечеством, - он остался непреклонен... Наконец сама мать Кориолана, римская волчица Волюмния, жена его Виргилия и несколько благородных римлянок пришли умолять за отечество. Кориолан принял их в присутствии Авфидия. Молча, с потупленным лицом, слушал герой слова матери; иногда он судорожно пожимал руку встревоженного Авфидия, и это отнимало последнюю надежду у бедных римлянок. Робкая Виргилия и малолетний сын Кориолана повторяют слова Волюмнии; он отворачивается и пожимает руку Авфидия. Наконец Волюмния и все римлянки падают на колена. Кориолан непреклонен, но лицо его стало мрачно: на нем заметен отпечаток бурных внутренних движений. Мать плачет, простирает к сыну объятия, - и вдруг этот римский волк, этот гранитный гордец становится человеком. Быстро, неистово кидается он в объятия матери и плачет и горячо обнимает ее. Рим спасен! Кориолан снова уходит к вольскам, где Авфидий перед сенатом обвиняет его во измене. Разгневанный Кориолан оскорбляет его насмешками и упреками; Авфидий бросается на него с толпою ожесточенных вольсков, и Кориолан падает мертвым...
От драмы перейдем к водевилю, от Шекспира к П. С. Федорову. Нет сомнения, что нужно быть Шекспиром, чтоб написать такую драму, как "Кориолан"; я кстати скажу тут другую истину, что нужно быть П. С. Федоровым, чтоб написать такой маленький и миленький водевиль, как "Путаница". Пелагея Федоровна Клушина, старушка господня, вместо обыкновенных пяти чувств под старость сохранила только четыре, а пятое истратила в молодости, к счастию П<авла> С<тепановича>, который ее недостатком достаточно позабавил публику. Она была глуха и заставляла повторять себе всё по два раза, что очень не нравилось зятю ее, Артамону Андреевичу Огрызкову, человеку степенному и неревнивому. У жены Огрызкова была сестра незамужняя, похожая на нее, как две капли вина или воды, пожалуй, если вы воду больше любите... За эту сестру через письмо сватается молодой офицер Веневский; по вызову Огрызкова он приезжает в их деревню, и тут начинается путаница. Офицер напоминает Марье Ивановне двухгодичную любовь свою, а она как будто всё забыла. Он говорит ей, что за два года, когда она гостила у бабушки, он в садовой беседке, что подле дуба, обстоятельно объяснил ей любовь свою и был осчастливлен взаимностью; она отвечает, что помнит хорошо и сад, и беседку, и дуб - только его не помнит. Веневский в отчаянии отдает ей назад ее письма и уходит... Марья Ивановна взглядывает на письма и узнает руку сестры своей (тон? Марьи Ивановны), которая теперь за Огрызковым. Огрызков между тем допрашивает смущенного офицера и из слов его кой об чем призрачно догадывается. Он успокаивает друга, а сам пылает, как волкан, подозрением... При первом удобном случае он спрашивает бабушку: которая из сестер гостила у нее назад тому два года? Старушка господня называет то ту, то другую и еще больше бесит Огрызкова, который неистовствует, как Отелло. После нескольких пояснительных сцен путаница благополучно распутывается. Веневский уверяется, что женское сердце должно ловить по горячим следам, а не давать ему двух лет вперед, и женится на двойнике своей красавицы... Не всё ли равно? Имя то же, отчество то же, цвет лица одинаковый... Огрызков ничего не узнает и продолжает жить в миро, здравии и благоденствии, осуждая ревность как порок гнусный и разрушительный... В заключение вот вам куплет из "Путаницы":

В нашем мелком городишке
Осторожно надо жить:
Там ходячие афишки
Любят сплетни разносить;
Там секретов не скрывают,
Вздором заняты умы,
Там и то все даже знают,
Что в уме имеем мы.
Там щадят друг друга редко.
Только солнышко взойдет,
И к соседке уж соседка
Короб новостей несет:
"Павла Львовича сыночек
Подрался с секретарем;
Утром с сахаром кулечек
Пронесли к судье тайком;
У Авдотьи Алексевны
Был в гостях вчера сосед;
У Матрены Никодевны
Гуся жарят на обед..."
Там хоть ум и бьет баклуши,
Но зато во всех домах
Языки, глаза и уши
С утра до ночи в трудах!..

Была еще дана "Тарантелла", лирическая сцена, которую мы представляем на рассмотрение читателей в "Пантеоне". Впрочем, нам кажется странною мысль - давать на театре лирические стихотворения, хоть бы их читал даже Каратыгин. Первое условие сцены - действие, а в лирических стихах его нет и не может быть. После этого можно ожидать, что нам когда-нибудь прочтут вместо какой-нибудь театральной пиесы целый альманах Владиславлева.
Была е еще одна штука в этот бенефис, - именно "Молодой человек в шестьдесят лет". Он был еще довольно молод лет 15 тому, но теперь решительно постарел, в нем был когда-то неподражаем Рамазанов; теперь как ни старался г. Каратыгин-м<ладший> повыгладить морщины пятидесятилетнего молодого человека, как ни подражал неподражаемому - только всё не помогло: стара штука, успеха не было.
Великим людям и великим гениям часто приходят в голову удивительные вещи. Это очень естественно: иначе нечему было бы в них удивляться. Но им иногда приходят в голову и странные вещи. К числу таких вещей отчасти принадлежит "Мессинская невеста" Шиллера. Ему вздумалось написать новейшую драму с древними хорами, какие встречаются в произведениях Софокла, Эврипида и других греческих трагиков. Он захотел, чтобы страстям и действиям его героев вторил хор, и исполнил свою мысль превосходно. Хор есть необходимая принадлежность "Мессинской невесты", и давать драму без него - значит отбить у нее руки и срезать ее с ног.
Или у нас, русских зрителей, натура особенная, или что другое, только большая часть гениальных произведений, которыми восхищается вся Европа, наводит на нас зевоту и скуку. Неужели мы дальше водевилей гг. Коровкина, Соколова, Л. Л., В. В., П. Г. и всех этих азбучных имен не пойдем? Неужели только их произведения понимать и ценить суждено нам? По крайней мере на нынешний раз публику нашу нельзя осуждать за холодный прием драмы Шиллера. Не только светлых и блестящих мыслей Шиллера, но даже счастливых его выражений в переводе нет. Зато, впрочем, переводчик снабдил ее рифмами, которые так и отзываются в ушах "с превеликим приятством". Скажите, ради бога, неужели Шиллер без достаточной причины и здравого убеждения написал "Мессинскую невесту" в пяти актах? Видно, что так, потому что неизвестный переводчик сократил ее на три. Удивительная смелость? Шиллера, признанного гением, писавшего почти в наш век, следовательно и для нашего века, у нас на Руси поправляют, укорачивают, урезывают - в 1841 году! Нет, брат 1841 год, видно я напрасно на тебя надеялся: ты так же странен, как и предшествовавшие твои братья; ты делаешь то, от чего будущие годы покраснеют. Г. неизвестный переводчик! примитесь за Коцебу, переделывайте его как хотите или киньтесь переводить трескучие французские драмы, но, ради бога, оставьте в покое Шекспиров и Шиллеров! Ведь вы величайшее зло делаете: вы вводите в заблуждение целую российскую публику! Избави вас бег от такой "невесты", любезнейший читатель, а чтоб вам было это не так трудно, то я расскажу вам содержание...
Мессинский князь (а не царь, как сказано в афишке; в ней для того так сказано, чтоб показать, до какой степени переводчик силен в немецком языке) умер. После него остались два сына, непримиримые враги, и мать их, княгиня (а не царица). Она, предвидя от правления двух враждующих сыновей бедствия народа и частые междоусобия, призвала их к себе и помирила. Они поклялись быть вечно друзьями и вместе мирно править Мессиною. Вскоре оба брата взаимно открывают друг другу, что они влюблены, не сказывая, в кого. Оба они просят согласия матери на женитьбу и получают его. Мать открывает им, что у нее некогда была дочь, которую она удалила в монастырь, потому что покойному князю привиделось во сне, что дочь будет причиною погибели всего их дома, и он намеревался умертвить ее. Оказывается, что братья влюблены в эту самую девушку, которую зовут Беатрисой (а не Беатриксой). Но братья ничего не знают. Младший, дон Мануил, похищает Беатрису, которая его любит; старший, дон Цезарь, застает их вместе и, приняв брата за изменника, убивает его. Тут только открывается ему страшная истина. Видя себя причиною гибели всего своего дома, он в отчаянии поражает себя кинжалом и падает мертвым.
При таланте Шиллера такого сюжета очень достаточно, чтоб поиграть на всех чувствительных струнах сердца человеческого, заставить его страдать и радоваться с своими героями и довести его до высочайшей раздражительности. В переводе драма ничего не производит ни на ум, ни на сердце. В заключение скажем: да спасет нас аллах от подобного российского переведения драм Шиллера!
О водевиле "Отставной и подставной" можно сказать, что на нашей сцене он теперь действительно отставной и что вместо него необходимо нужен подставной, которого мы и ждем от неизвестного переводчика.
Говоря о "Зятюшке" г. Ленского, необходимо сделать небольшое отступление. В 1839 году явился в Петербург г. Коровкин и произвел множество плохих водевилей, сюжеты для которых брал из французских пиес и повестей, разговоры целиком выписывал оттуда же, а имена действующих лиц сочинял сам. Испытав кораблекрушение своего остроумия на петербургской сцене, он удалился в Рыбинск; ставил там свои пиесы и писал к г. Л. Л., испытавшему такое же кораблекрушение, взгляды на ярмарочных представителей своих пьес. Всех актеров без разбора называл он гениями, которые, впрочем, робели в присутствии его, г. Коровкина. Достоверно известно, что ни актеры рыбинские, ни публика не испугались г. Коровкина... Испытав в Рыбинске кораблекрушение, подобное первому, г. Коровкин, следуя своей благоразумной методе, уехал в Москву. Из Москвы он снова начал писать письма к г. Л. Л. и в них-то недавно произнес, что в куплетах водевилей г. Ленского находит высокое литературное до-стоинство. Спешу уверить читателей, что даже сам г. Ленский такого достоинства в них не думал отыскивать. Такая похвала хуже брани, потому что доказывает, как много понимает г. Коровкин то, о чем говорит. Мы никак не думаем, чтоб в куплетах г. Ленского было высокое литературное достоинство (его и не нужно в водевиле), но с удовольствием считаем их большею частию очень милыми и удачными и всегда готовы дать в своем "Репертуаре" место таким пьесам, как "Зятюшка", "П<авел> С<тепанович> Мочалов в провинции" и др. "Зятюшку" мы скоро напечатаем, и тогда читатель может судить о нем. Принят он был публикою и в Москве и в Петербурге хорошо...
Еще дана была уже игранная давно пьеса "Женский ум лучше всяких дум". На сей раз она давалась очень кстати: "Женский ум" вышел действительно "лучше всяких дум" автора "Подставного и отставного", переводчика "Мессинской невесты" и даже отчасти самого г. Ленского.
До свидания, любезные читатели; поздравляю вас с закрытием театров и открытием концертных зал.