Воскресные посиделки. Третий и четвертый пяток - Некрасов Н.А.

Воскресные посиделки. Книжка для доброго народа русского. Третий и четвертый пяток. Санкт-Петербург, 1844.

В тип. К. Шернакова. В 16-ю д. л. 160 и 170 стр.
К удивлению многих почтенных людей, желающих пользы "доброму" народу русскому, "Воскресные посиделки" продолжают выходить в свет, хотя не с такою уже страшною быстротою, с какою явились одни за другим первые два их выпуска. Третий и четвертый пятки "Воскресных посиделок" ничуть не лучше и не хуже первого и второго, - не лучше потому, вероятно, что автор не хочет или не имеет возможности сделать их лучше; не хуже опять-таки потому, что им нет возможности быть хуже... По-прежнему автор думает, что писать для народа - значит сплеча, сломя голову рассказывать ему, что ни попадет под перо, заботясь только об одном, чтоб язык рассказа не походил на язык, каким пишут для читателей образованных. Поэтому выражение трясти бабу за шлык" и подобные ему пользуются у со-инителя большим уважением и будут им пользоваться, пока будут выходить "Воскресные посиделки". Четвертая книжка, как первая, и сотая будет, как первая и четвертая. Сочинитель как будто сознался себе внутренно, что сочинения его не могут ни на сколько подвинуть вперед "добрый" народ русский, и потому вовсе не заботится о постепенности, с какою следовало бы переходить в подобном издании от легчайшего к труднейшему, от выражений тривиальных и неловких, но попятных простому народу, им только употребляемых, к выражениям более общеупотребительным. Можно уже сказать теперь утвердительно, что ни плана, ни цели нет в "Воскресных посиделках", что составляются они с решительным небрежением, бог знает для чего, - может быть, для пользы издателей, но уж никак не для пользы "доброго" народа русского. В том же, что они не прекращаются, следовательно, находят читателей, - нет ничего удивительного: много на Руси расходится ежегодно "Английского милорда Георга", "Старика-весельчака, рассказывающего давние московские были", "Совестдрала Большого носа", "Грошовых мертвецов", - отчего ж не расходиться и "Воскресным посиделкам"? Разве они не то же в своем роде, что и все исчисленные нами книги? Велика Русь, и много в ней людей, которые, что ни дай им, всё будут читать, была бы только "книжка" не с белыми страницами, а четко испещренная буквами, из которых "всегда что-нибудь выйдет". Разумеется, кому из добрых русских людей знакомо "Сельское чтение" (а оно, по счастию, знакомо многим), тот уж не станет читать "Воскресных посиделок" или примется за них разве ради смеха, как читает иногда человек, знакомый с Пушкиным и Лермонтовым, кропанье горемычного пииты...
Нас всегда приводили в особенное восхищение в "Воскресных посиделках" стихи. Г. Бурнашев, редактирующий "Воскресные посиделки", еще при издании "Терминологического словаря" поразил нас чрезвычайною живостью фантазии, разгулявшейся особенно в ударениях, которые, как мы имели случай доказать, он ставит фантастически, совершенно навыворот; это заставило нас тогда же предположить в нем поэтический элемент. "Воскресные посиделки" подтвердили наше предположение. В них, как вы уже знаете, очень часто попадаются стихи. Каковы эти стихи? Вы также отчасти их знаете. Лучшее из них - "Картошка", первый плод необузданного и свежего вдохновения, долженствующий перейти к потомству. Вот три последние:

Колдовство, волшебство и знахарство

Такие глупости творить бог запрещает
И за волшебство, тех за колдовство карает.
Не верьте домовым, летающим змеям:
Всё выдумка и ложь. Видал ли их кто сам?
Одна пустая мысль, людские то обманы,
Чтоб только простаков опустошать карманы.

Не должно есть неизвестных зельев

Не ешь того, чего не знаешь,
Хотя б то было сладко и прекрасно:
Ты часто в сладком корне обретаешь
Смерть горькую, теряя жизнь напрасно.

Нам особенно нравится третье:

Осторожность от грома

При осторожности ты грома не страшись,
То благость от творца! За то ему молись;
Не гнев, а пользу он в природе тем дает,
Что плодородие и с тучами несет...

Как эти наставления должны благотворно действовать на душу простолюдина! Уж верно, такого действия не произведет следующее четверостишие, написанное к одному рифмачу, надоевшему всем дрянными стихами, которые он сам почитал превосходными:

При бесталанности стихов ты не пиши
И человечества собою не смеши;
Не славу тем себе, а стыд приобретешь,
Что ты стишищами дубовыми несешь...

Плохо, но также довольно сильно и могло бы принести пользу, если б на подобных рифмачей могли действовать убеждения. Но, увы! как бездарный прозаик, так и рифмач наделены необыкновенным самолюбием, из-за которого вовсе не видят своей бездарности, так ярко бросающейся в глаза посторонним.