Стихотворения Старожила - Некрасов Н.А.

Москва, 1842. Книга вышла в 1843.

Всем и каждому известно и ведомо, что стихи суть достояние молодости, равно как любовь и красота, а потому старожилам не следовало бы за них приниматься. Доказательством тому могут служить стихотворения, лежащие теперь перед нами. Пушкин недаром сказал:

Смешон и юноша печальный,
Смешон и ветреный старик.

В молодости мы делаем различные шалости: влюбляемся, волочимся, женимся, пишем стихи; но приходит пора в жизни, когда от всего этого отдыхаешь, и если не сделал неисправимой ошибки, то, пожалуй, на весь век остаешься холостяком. Вообще писать стихи без пути и призвания великий грех пред Аполлоном.
Автор ее в предисловии называет себя современником Державина и просит отнюдь не почитать его стихов подражанием Ломоносову и Державину, потому что они "суть только сочувствие с ними, совпадение взгляда и мысли". Что понятия г. Старожила действительно современны Ломоносову, можно усмотреть из теории поэзии, которую он излагает в предисловии; что же касается до мыслей, то их должно отыскивать в его стихах. У Ломоносова и Державина всегда были мысли, хотя чаще всего в стихах их не было поэзии. Посмотрим, как это всё там у нашего поэта.
Начинается дело с предлинной истории под названием "Ян Усмович":

Прелестна ночь Украины милой
Тоскливо следом дня идет,
Как призрак красоты унылой,
Увянувшей во цвете лет
От горя в сиротстве плачевном,
С тоской по друге задушевном.
Сон властвует (т. е. все спят). На васильке
Забылся мотылек пугливый,
Заснул и ветерок игривый,
Качался на тростнике.
Не крепок сон на ложе тряском:
Вспорхнул крылатый и летит
Гонять туман в болоте вязком.

Кто только видал, как ходит призрак унылой красоты и как ветерок спит, качаясь на тростнике, тот непременно поймет всю прелесть описанной картины и легко объяснит себе и то, что "прелестна ночь" в Украине "милой" не может идти по следам дня, - это было бы по-русски, - а там она, вероятно по-малороссийски, идет "следом" дня и притом "тоскливо". Вероятно, поймет он также, что ветерку, когда ему нельзя спать "на ложе тряском", от нечего делать надо же чем-нибудь заняться и что препровождение времени, которое ему придумал автор, - "гонять туман в болот" вязком", - очень замысловато. Строгие критики, пожалуй, спросят: где же тут поэзия, родственница музам Ломоносова и Державина? По множеству милых эпитетов можно скорее подумать, что это стихи Нелединского-Мелецкого или кн. Шаликова, Повремените, господа, всем своя очередь: Ломоносов и Державин еще впереди.
Итак, меж тем как ветерок гоняет туманы в вязком болоте,

Спокойно рать российска спит.
<. . . . . . . . . . . . . . .>
И лишь вздрогнет порою даль,
Всполошась криком часового,
И путь наездника ночного
Укажет брякнувшая сталь.

Не спит только Владимир, радость Руси и утеха:

Печален князь уединенный.
За Трубежом полки врагов (печенегов),
<. . . . . . . . . . . . . . . .>
От них покоя русским нет:
Их князь, как зверь пустынный, лютый,
В набегах кровь российску льет.

Не спится Владимиру вот отчего: князь "уединенный" с князем "пустынным" условились выставить по бойцу; если победит "российский" витязь - печенегам не делать набегов три года, а сломит печенег - русским "поддаться врагам" на такой же срок. Вот и вызвали бойца, но охотника не нашлось.

И князю в грудь кручина злая
Запала, и легла, как гнет.

С ним нет главных его храбрецов: Маифреда, Рахтая, Александра и Добрыни, потому что

Чадом лакомых побед
Мечта их пылкий дух туманит,
И слава ласковая манит
Всё вдаль путем кровавых бед,

т. е., говоря прозой, у них ум за разум заходит. Ну вот и не спит Владимир, и слова жаль ему, и стыдно терпеть.

Но чья-то промелькнула тень
По месяцу, как призрак черный...

Часовой, который от нечего делать считал звезды, заметил эту тень на месяце и закричал ей: "Стой! кто идет?" Тень отвечает ему с месяца, что ей надо видеть князя. Владимир велит ее впустить в палатку. Тень говорит князю, что у нее четыре сына и меньшой, Ян, может смело схватиться с печенегом -

И печенегу удалому
Не устоять! Как вихрь, силен.

Князь спрашивает: "Где же он?"
Тень отвечает:

Теперь мой Я и приставлен к дому.

Князь говорит: "Сюда его!"
И тень с зарею отправляется за сыном на луну.
Декорация переменяется. Действие на луне. Наподобие шекспировских древних хроник, первый выходит на сцену сам автор и говорит публике следующую предуготовительную философскую сентенцию, совершенно схожую с поэзией Державина и Ломоносова:

Беда, как скорбь на сердце ляжет!
Ничем не подцветишь лица.
Оттенком резким грусть проглянет,
Слеза из-под улыбки канет.
И нет на свете мудреца,
Кто б матерь (и) своей природе
Сыновний долг не заплатил,
Кто б, дивом прослывя в народе,
При горести не погрустил.

Совершенно справедливо и удивительно ново! Нет мудреца, который бы не грустил, когда ему грустно! Высокая мысль: этого и сам Державин не придумал бы, а уж об Ломоносове и говорить нечего: он никогда не сумел бы выронить слезу из-под улыбки; у него слезы всегда лились прямо из глаз. Хороша поэзия! Этак и все умеют плакать. Однако, чтоб кто-нибудь и не в шутку не приписал этих стихов Ломоносову и Державину, автор очень хитро тут же дает почувствовать, что он поэт новейшего времени, говоря, что он молился и кушал постное, когда в Москву шел Наполеон Бонапарте!

Но речь у нас о старой были (прибавляет он),
До новой нам и дела нет.

Итак, мы в светлице, на луне.

И в ней кожевник молодой
Стоит, работая у чана.

Это сын тени, Ян.

И женщина немолодая
Сидит. То мать его родная.

Тут новое открытие для Гершеля. Рассказывая нам о луне и о ее жителях, он ничего не сказал о том, что они носят кожаные сапоги, как и мы, грешные. Наш Державин своим намеком на "молодого кожевника" очень тонко поправляет недомолвку астронома.
Ян разговаривает с матерью "скромно". Мать говорит:

Ты слышал ли, что там, где наши,
Беда приходит за бедой?
Злодеи наварили каши
И нас покормят на убой.

Ян отвечает:

Съедят ее, родная, сами.
Да, да, под русскими мечами
Неверным им в стране святой
Гробами будут наши волки!

Вам, может быть, удивительно, как "волки" могут быть "гробами"? Ничего-с. На луне, вероятно, есть обычай зашивать мертвецов в волчью кожу, точно так как у нас волки часто хоронятся в овечью шкурку!
Из дальнейшего разговора мы узнаем, что речь идет о русских и о печенегах. Родительница Яна сильно сомневается, чтоб русские победили богатыря печенежского.

И сердце Яна закипело,
Забывшись, волю дал рукам.
"Вот так бы эту тварь степную!"

Но тут, по счастью, вошла тень, т. е. отец Яна. Он объясняет ему, что он должен "грянуть обземъ печенега злоВА". Ян не прочь. Мать говорит, "что Янушка еще ребенок", что ему рано хвататься за меч, может обрезаться. На это тень говорит:

А как при Святославе жили?..
Стоял весь город под копьем.
С копья отцы детей кормили.
Не куклой тешили - мечом.
Мечом и жали, и косили,
И милости у нас просили
Булгарин, Половец и Грек.

После таких убеждений

Тотчас дело,
Как свадьба, в доме закипело:
Для Яна жарят и варят.
Так исстари у нас ведется,
Что матушки сыпкое родных,
Как им по жребию причтется
На станке быть в очередных,
Зовут отлетными гостями
И кормят всякими сластями.

Бывали же в старину обычаи, в которых теперь не отыщешь здравого смысла!
Новая декорация. Гишпания. Интермедия. Автородин на сцене с монологом про себя. Тут опять Державин и Ломоносов во всем их блеске; послушайте:

Гонзальва родина и Лары,
Страна, где был презрен разврат,
Где волхования, и чары,
И ересь на кострах горят;
Где звуки томной серенады
В часы вечерния прохлады
Красавиц волновали кровь.
И взоры их - зерцала чести!
И в них, пленительна без лести,
Сияла чистая любовь!
<. . . . . . . . . . . . . .>
Гишпанцы ныне злобой дышат,
И кровию собратий пишут
В уставах счастия мечты.

Если вы этого не понимаете, то извольте прочесть ученую выноску автора в этом месте, которую передаем вам с дипломатическою верностию: "Это писано в 1838 году; и таково было современное состояние Гишпании". Теперь вы, верно, поняли счастия мечты, написанные злобными гишпанцами в уставах кровию собратий. Это ясно, как графин воды, процеженный в машине Аксеновского. Но к чему же тут речь о гишпанцах, или, по-нашему, об испанцах? А к тому, почтеннейшая публика, что у гишпанцев бывают драки быков с собаками, именуемые травлями, а здесь, изволите видеть, должен происходить бой между печенегом и русским, так оно и кстати об них вспомнить. К слову пришлось, а слово молодцу не укор, сами знать изволите.
Итак, Ян явился в лагерь Владимира, выступил печенежский Волот, сиречь гигант, и повели они речь между собою:

Печенег

Я с мальчиками не борюся,
А только плетью по спине
Гоняю прочь...

Ян

Уйду по воле
И голову твою в приполе
Снесу, как чудо, в русский стан.

Печенег

Червяк! И смеешь ты грозиться?
Взгляни! Тебе ль со мной возиться?
Ты вовсе без ума иль пьян!

Ян

Я пьян к отечеству любовью
И постою за край родной!
А ты, упившись русской кровью,
Погибнешь, ровно вор шальной!

Наконец они сразились. Описание боя выписываем целиком:

Он грянул палицу с досады:
И, вздрогнувши, сыра земля
Дохнула пылью от надсады;
И пыль Вол_о_ту обдала
И черное лице, и брови;
Глаза, наполненные крови,
Еще краснее и страшней
Сквозь длинные его ресницы,
Как очи падшего денницы,
Сверкнули тут из-под бровей.

Уста его еще шумели,
Подобно туче градовой;
Слова на языке мертвели,
И вырывался только вон -
Свирепости взбешенной голос.
Становится щетяной волос.
Клубится пена на губах.
Взмахнулись жилистые руки,
Сгибаются в локтях, как луки.
И Ян у страшного в руках!

Схватил, вертит... Не тут-то было!
Ян ровно вкопанный стоит.
И печенегу запершило.
Он силится, ревет, хрипит.
Толкнет назад: к нему Ян ближе.
Потянет кверху: Ян стал ниже.
Вернет направо: влево Ян.
Возьмет левой: Ян ровно камень.
И в печенеге пышет пламень.
Напрасно рвется великан.
<. . . . . . . . . . . . .>
В_о_лот обеими руками
К земле противника давил.
Ян выскользнул; вперед плечами -
И великана подхватил;
Гнетет, как обручем из стали,
В неверном кости затрещали;
Сперся в груди горячий дух:
Кровь черна хлынула гортанью.
Ян горло сжал могучей дланью
И мертвого на землю... бух!

Из этой выписки вы видите, что автор очень скромен, приписывая себе только таланты Державина и Ломоносова; он вмещает в себе и Дмитриева: этот бой печенега с Яном, пьяным любовью к отчизне, точь-в-точь Дмитриевский бой Ермака и Мегмета Кула, сибирских стран богатыря. Но дарования Нелединского, кн. Шаликова, Дмитриева, Свечина показались г. Старожилу слишком мелочными, чтоб похвастать ими перед публикой, и он выбрал только общие черты свои с Державиным и Ломоносовым, чтоб поставить их на вид

И изумить собой Европу!

Страшная эта повесть имеет еще второе отделение, которое наименовано "Пересвет" и которое начинается тако:

Но две взмывают грозны тучи, -
Две рати сходятся страшны.

Мы бы рассказали содержание второй части, по боимся, не покажутся ли наши рассказы публике страшны, и потому молчим. Впрочем, наше дело копнено. Выписки вполне доказали, в какой мере автор прав, говоря в своем предисловии:

"Поэт есть представитель не своего только века, но всех времен минувших, настоящих и будущих. Он голос истины, голос человечества в его идее.
Отделяясь от мира духовного, поэт, представитель современности, видит в ней одну худую сторону. Описывая пороки и не соприкасаясь началам нравственным, он дает злому направлению воли человеческой вид как бы чего-то необходимого по духу времени, как бы должного: и сам он не поднимается из мрака современности в высшую сферу, чтобы насладиться величественным зрелищем мира духовного. Человек остается человеком, по безнравственное состояние его наполняет душу наблюдателя чувствованиями самыми горестными. И время жизни, не освященной чистотою христианской нравственности, оставит по себе какую-то устрашающую пустоту в бытии человечества.
При взгляде с этой точки, произведения Старожила, во мнении людей благомыслящих, будут иметь неотъемлемое достоинство".
"Люди благомыслящие" вполне оценили произведения Старожила - в "Маяке".