Человек с высшим взглядом, или Как выйти в люди - Некрасов Н.А.

Сочинение Е. Г. В 4-х частях. СПб., 1842.

Жили-были три приятеля: Самоедов, Томов и Лилеев. Все они были артисты с высшими взглядами, которым недоставало только порядочного платья, чтобы "выйти в люди". Всё прочее - ум, возвышенный характер, дар красноречия, сила убеждения, глубина познаний - всё было в них налицо... С такими качествами нельзя же сидеть сложа руки. И вот один из приятелей, который, "смотря на жизнь с высшей точки, как будто с адмиралтейского шпица", однажды увидел, уж, право, не знаем, как и откуда, "три главные направления жизни, словно три главные улицы нашей столицы", увидел да и сказал о том своим товарищам... Подумали, погадали и решили идти за славой по трем главным направлениям жизни или Адмиралтейской части, что почти одно и то же. Один пошел по Гороховой, другой по Невскому, третий по Вознесенской... Шли, шли да и пришли на первый раз вместо храма бессмертия в "Hotel du Nord", то есть, по-русски, в трактир... Видно, их ввела в заблуждение вывеска: по-иностранному написана, долго ли ошибиться! Добрели - так уж не ворочаться; они остались да и начали бросать высшие взгляды на гостиницу вообще и "упоительные" принадлежности ее в частности... А тут кстати родилась идея у автора; он и ну описывать заведение:

"Нижний этаж бывает занят посетителями низшего разряда (видите, как острит!), кто чувствует в себе высшие достоинства, идет во второй этаж (опять чуть-чуть не сострил!). Трактирные слуги, которых здесь очень много, с почтением снимают шинели (как, должно быть, приятно!). Большею частию ярославцы, они всегда опрятны: волосы припомажены, фартуки белы как снег, на лицах веселый вид. Убранство комнат и здесь выказывает общий вкус этих заведений, хотя менее дурной, нежели в других трактирах: на потолках нарисовано много цветов и птичек (сейчас заметен человек с высшим взглядом!), люстры с побрякушками из граненых стекол давно уже лишились блеска своего от пыли и табачного дыма..." и пр.
"Жаль, что у нас нет трактиров, в которых бы сходилось образованное общество... Конечно, у Дюме и Фельета являются иногда значительные лица, но это только временно; постоянных членов нет..."

В самом деле жаль, что "значительные лица" являются в трактиры только "временно", а не сидят там постоянно. Другая жалоба, выраженная от полноты душевной скорби, слишком близкой к сердцу героя, еще трогательнее:

"Притом в подобных ресторациях очень чувствительна дороговизна, особенно для людей ученых, у которых не бывает запасных капиталов..."

Опять глубокая истина. Автор очень справедливо думает, что ученым людям нужно бы иметь запасные капиталы, чтоб быть постоянными членами трактиров. Именно для того! Послушаем дальше:

"Иногда хочешь сделать хоть один вопрос, часто потому, что язык чешется от долгой молчанки. Смотришь: лицо соседа принимает кислейшую маску; он с видимым неудовольствием закутывает лицо листком..."
Бедный человек с высшим взглядом! Всем чуждый, никем нелюбимый, непонятый, он вдруг под влиянием местных причин почувствует вдохновение, в припадке которого обыкновенно рождается желание говорить, дружиться, даже лобызаться братски... и что ж! Присутствующие делают "кислейшую маску" или, закрыв лицо листком газеты, отворачиваются! Поневоле пожалеешь, что "значительные лица" не сидят постоянно в трактирах, а "ученые люди" не имеют запасных капиталов, которые давали бы им средства бывать ежедневно в храмах веселья... Утешением может служить разве совет Гоголя: "Компании захотел: в лавочку ступай!"
Поговорив о трактирах и о счастии, как о предметах, имеющих между собою внутреннюю связь, герои отправились на свадьбу - к приятелю. Снова начали пить; обыграли какого-то купца, наговорили пустяков - вот и всё... Нет... забыл самую эффектную вещь... "Некоторая девушка", идеал одного из героев, случайно надела салоп невесты и "в рассеянности" уехала в нем домой, оставив ей свою "разодранную хламиду". Свадьба оттого расстроилась...
Надо отдать справедливость автору: он придумал мастерскую штуку. Действие романа беспрестанно переносится, или, правильнее, герои его беспрестанно переходят из трактира в трактир, а действие стоит на одном месте. В одном трактире герои позавтракают, в другом пообедают, в третьем поговорят о счастии, а страниц всё прибавляется да прибавляется... Славно придумано! И польза явная, и описывать весело! Весь роман недолго принять за пуф, написанный с благим намереньем... Ну да вы знаете, с каким намереньем пишутся пуфы. По крайней мере большую часть его можно бы напечатать в фельетоне какой-нибудь газеты, разделя на статейки под приличными заглавиями: "Где можно хорошо пообедать?", "Дешево и сердито!", "Идите - не будете раскаиваться!" и т. п. Но надо отдать справедливость автору: взгляд его на предметы везде верен, суждения поразительны; определение местности - не оставляет более ничего желать; во всем виден опытный глаз практика, хорошо изучившего свою часть...
Но, увы! в то же время как взор наш с любовью останавливается, так сказать, на съестной и питейной части романа, мы с горестию отвращаем очеса свои от части литературной и, возведя их горе, восклицаем невольно: о судьба! зачем ты попутала автора на литературе! Не будь в романе литературной части, мы бы позавтракали в одном из хвалимых автором заведений и тем бы разделались с его произведением... Но теперь дело другое: мы должны говорить об нем, а это тяжкая обязанность!
Дело, кажется, вот в чем... Самоедов однажды бросил высший взгляд на самого себя и увидел, что он ни больше ни меньше как - нуль. Как ни плохо знал он арифметику, а смекнул, что нуль дрянная цифра, даже не цифра, если рассудить строго, а просто так - ничего... Вот и захотелось ему выйти в люди... И стал он придумывать планы... И что ж придумал? Написал водевиль... Что последовало - неизвестно, только водевиль не вывел его в люди... Задумал он жениться; влюбился в какую-то Марию, присватался... вдруг... Однажды он ходил по рынку (кажется, по рынку, хорошенько не помню) и бросал высшие взгляды на людей, свет, природу, гусей, кур, индеек и в особенности на угнетенную невинность, безжалостно замороженную.
Две француженки, Евлалия с своей маменькой, только на днях приехавшие в неизвестный город, не замедлили также сделать визит толкучему рынку... Вероятно увлеченная приливом толпы или дешевизной провизии, маменька вдруг исчезла; дочь бегала, искала, спрашивала - нет! Что ей делать? Она не знает города, ей не найти даже своей квартиры... В этой печали встречается ей Самоедов, разумеется, прежде всего в нее влюбляется, потом узнает ее положение, расспрашивает приметы квартиры, они берут извозчика и едут; наконец нашли дом. Вскоре явилась маменька; познакомились, понравились друг другу. Мало-помалу Самоедов увлекся и наконец сделался женихом Евлалии; прежнюю невесту забыл... Всё шло хорошо; вдруг ему снова пришла охота бросать высшие взгляды; он направил их на самый чувствительный пункт - на кошелек будущей тещи и нашел, что кошелек пуст; из этого он заключил, что счастие его будет неполно... Не желая отказаться от своих планов и надежд, он вдруг исчез; потом прислал к француженкам письмо будто с Кавказа, объявляя им, что он убит... Сам же между тем обратился к прежней невесте да и женился... Нет, прежде нужно еще сказать, что он опять встретился с Евлалией... Порадовавшись, что он воскрес, француженка пригласила его кататься на ялике, и тут произошел между ними очень интересный разговор. Мы не можем выписать его вполне, потому что он довольно длинен, а представим только то, что более замечательно:

"Он. Я любил бескорыстно, любил по безотчетному влечению страсти, но в свете, в который я брошен судьбою, каждая мошка, каждая букашка смеялись над моею любовию... Нас разлучила мирская злоба!
Она. Вы были убиты на Кавказе, но теперь вы здоровы. Говорите: что это значит?
Он. Я отдался людям безропотно; они насладились моим послушанием и низвергли меня прямо в бездну.
Она. Почему же вы оставили настоящую фамилию и называете себя Самоедовым?
Он. Называйте меня как угодно... Мои поступки может оправдать только небо...
Она. Арсений! Я жалею вас. Ваша опрометчивость ужасна. Вы заставили доверчивую девушку любить в вас чистейшее существо" и пр.
"И воздух берегов огласился воплем красавицы...
Красавица сильно качнула лодку, упала в объятия жениха, и холодная влага поглотила несчастных".

Нелегкая нанесла каких-то гребцов, которые, бросив утопавшим багор и веревку, спасли их:

"Когда несчастный был поднят из воды до туловища, вместе с Арсением поднялось и другое существо. Правая рука Самоедова, обняв стан бесчувственной женщины, казалось, окостенела, чтоб не покинуть драгоценного сокровища".

Хороша картина! "Какие странности не проникали в уединенную пещеру моего сердца!" - говорит где-то автор. Правда, совершенная правда! Однако скорей далее... Самоедов, после разных похождений и изворотов, всё-таки женился на первой своей невесте, Марье... Женился?... Ну так уж теперь, верно, конец делу... Честь имею поздравить вас с законным браком, господин "индюстриальный философ", желаем, чтоб вы нашли в вашей супруге такое же "чистейшее существо", как вы сами, или даже еще почище! Желаем вам, супруге вашей и будущим деткам здоровья, желаем всего, чего вы только хотите, и торопимся расстаться с вами...
Ах нет! Мы опять погорячились напрасно!... Роман всё продолжается... Уж мы устали рассказывать... Однако ж попробуем кончить в двух словах. Человеке высшим взглядом зажил припеваючи. Раз входит он в спальню жены: запах табачного дыма поражает его обоняние. "Странно, - думает он, - жена моя, кажется, не курит табаку!" В другой раз, возвращаясь поздно домой, он заметил у жены огонь. Входит быстро, чувствуя непреодолимое желание бросить на нее несколько высших взглядов; но при появлении его огонь исчезает; за невозможности!" бросать высшие взгляды он думает: "Странно, жена моя, кажется, водевилей не пишет!" Вдруг падает какая-то вещь, как будто задетая нечаянно в темноте, и разбивается... "Тут что-нибудь да не так", - снова думает смущенный философ. После разных семейных сцен жена философа захворала и умерла. Самоедов женился на Евлалии, той доверчивой девушке, которую он так странно встретил, той, которая говорит в третьей части: "Вероятность и невероятность, возможность и невозможность в моем уме сливаются в неопределенную бессмыслицу. Я скоро оглупею, как дурочка..."
Довольно!... Из сего вы можете видеть, какую жену поддел себе человек с высшим взглядом... Нечего сказать, знатно вышел в люди...
Клянемся "даром слова" (выражение автора), мы тут очень мало поняли; "в уединенной пещере нашего сердца" (выражение автора) из всего, что мы прочли, осталась только одна фраза: "слава увлекательна, но не всегда доставляет душе сладостные ощущения"... ох не всегда! Очевидно, что роман есть сто первое притязание на звание русского Поль де Кока. Много уж было подобных попыток. Иные "сочинители" старались подражать остроумию французского романиста, другие брались за описание уличных сцен и особ двусмысленного поведения, третьи, чтоб успех был вернее, просто переводили романы Поль де Кока и выдавали за свои. Но ничто не удавалось, даже последнее, по-видимому, очень надежное средство; забавный, веселый, остроумный роман в неповоротливых руках переводчика превращался в пустой, тяжелый и грязный... Таким образом, ваканция в русские Поль де Коки оставалась пуста и, увы! - осталась пуста по-прежнему, несмотря на появление "Человека с высшим взглядом"! Да, ему далеко до Поль де Кока... В нем не найдете вы характеров, в нем нет современной жизни, нет картин действительности, в нем только покушения на изображение действительности, или, выражаясь словами автора, в нем только "кислейшая маска" действительности... Несколько удачных сцен, основанных на главной идее, тонут в бездне пустословия, суесловия и впутанных, не принадлежащих к роману, происшествий, которые все очень скучны... Автору, видите, хотелось непременно написать роман в четырех частях, когда, по бедности содержания, и в одной ему было бы очень просторно... Но тогда бы он был довольно сносен, а теперь - скука, скука, невыносимая скука.
Остановимся еще на рассуждениях, которые показывают, что автор и сам не чужд претензий на звание человека с высшим взглядом, да и к концу...

"Распри наших литературных партий возникли и продолжаются, к стыду нашему, из самых жалких видов. Одни питают ненависть к некоторым местоимениям, чтобы заслужить имя литератора одним противоборством; другие, прибавляя предлог к существительному имени, обращают его в наречие, чтобы только иметь предлог к разноречию; есть третий разряд людей, которые заражены холодностью к родительному и особенною страстию к дательному падежу, чтобы породить падеж грамматической славы некоторых заслуженных литераторов; или, избегая родительного падежа, они думают отдалить от себя общее замечание, что им самим не удалось породить что-нибудь умное. Защищать их трудно..."

По всему видно, что автор задает тону. - Мы-ста внаем гоже кой-что! Нам-де не указ журналы! Мы поняли, почему дательный пишут вместо родительного... - Похвально, похвально! Но мы бы и самому автору посоветовали поучиться правописанию, а также и корректуре, чтобы избегнуть ошибок, подобных следующей, которую находим на странице 159 второй части: "Мария пригласила его сесть подле себя на мягком иване".
Самое заглавие романа - пуф: автор не представил вам нового способа, как "выйти в люди", а вывел своего героя в люди давно уже известными, избитыми средствами - женитьбой на богатой и отцовским наследством. Нечего сказать, новость! Стоило хлопотать!