Альбомы избранных стихотворений - Некрасов Н.А.

Альбомы избранных стихотворений (,) посвященныя (е) прекрасному полу. Изд. штабс-капитаном Милюковым. 1842.

Вот книга, которая поставила нас в большое затруднение: она свалилась в нашу литературу с неба. Источников, из которых она заимствовала материалы, не показано; имена авторов некоторых известных пиес, напечатанных в "Альбомах", не подписаны; наряду с ними попадаются кой-где новые, неизвестно чьи стихотворения, очень плохие; между русскими пиесами попадаются и французские. По большей части в сборнике выбраны стихи доброго старого времени, чувствительно-дурные или дурно-чувствительные; некоторые значительно искажены. Наконец, книга напечатана в виде альбома на бумаге голубого, желтого, зеленого и других цветов очень великолепно, а грамматических ошибок в ней не сочтешь. Всё это очень странно, очень загадочно и заставляет невольно задуматься... И чего тут нет! И романсы, и песни, и сравнения, и эпитафии, и шарады - особенно хороши шарады. Иной, не знакомый с русскою поэзией, подумает, что вся книга сочинена издателем; другой, напротив, встретив знакомую ему прежде пиесу, подумает, что вся она сшита на живую нитку из чужих лоскутьев; мы же, не думая ничего о прочих статьях альбома, решительно убеждены, что шарады принадлежат самому издателю; но о шарадах после; начнем с начала.
В отделении романсов, кроме прекрасной пиесы Пушкина "Птичка":

(В) чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью,
На что на бога мне роптать.
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать, -

кроме стихов Вельтмана "Луч надежды" (из "Пантеона рус<ского> театра", 1840) и еще двух-трех пиес, всё остальное очень старо и плохо. Зная хоть несколько сочинения известных наших поэтов, легко бы можно набрать альбомных стихов вдвое больше и лучше, а не потчевать дрянью "прекрасного пола", который и так уже имеет очень печальное мнение о нашей поэзии. Что, например, такое следующие стихи:

Амедей

Я век с тобой не разлучуся,
В тебе блаженство всё мое,
Тебя люблю я - и клянуся
Составить счастие твое!

Элиза

Нет, страстью чистою, сердечной,
Как я люблю - вам не любить;
А без любви взаимной, вечной
Я не могу счастливой быть!..

И конец. Сам сочинил это издатель или взял откуда - не знаем. Уж верно, сам сочинил! Но постойте. Между разными чувствительными стишками вы вдруг встречаете арию из "Волшебного стрелка":

Что б мы были без вина! - и проч.

Неужели и это для прекрасного пола?
Часто встречаются пиесы, не имеющие ни начала, ни конца, как бы выхваченные наудачу откуда-нибудь. Например:

К родине
(Воспоминание)

О милой родины страна!
Какою тайною прелестной
С душою ты сопряжена? (!)
Ты вспомни обо мне
В часы досуга в дальней стороне.

К кому относятся два последних стиха - тайна издателя; чья пиеса - тоже тайна издателя.
Между эпиграммами особенно замечательна следующая:

Один другому предлагал:
Не хочешь ли побиться лбами?
Другой на то ему сказал:
Мой гладок лоб, а твой - с рогами!

"Побиться лбами!" Замысловато! Но к какому разряду созданий должны принадлежать охотники до таких боев? Знаменитая эпиграмма! И как должен быть восхищен ею "прекрасный пол", которому она посвящена обязательным издателем. Другая, в том же роде, рядом с первой не так удачна:

- Хотел бы Лизу я иметь своей женой,
Она меня своей пленила красотой,
Я тысячу приятств и прелестей <в ней> вижу!
"Да что ж не женишься?" - Рогатых ненавижу!

Из эпитафий замечательна следующая:

На месте сем моя покойная жена
Старанием моим была положена.
Ах! как ей хорошо под мраморной доскою,
Для вечного ее и моего покою!

Воля ваша, г. издатель, а подобная эпитафия вовсе нейдет в "альбоме прекрасного пола"; дамы за нее на вас рассердятся. Вот дело другое, если б вы перевернули ее наоборот, хоть так:

На месте сем любезнейший мой муж
Почил, оставя мне в наследство двести душ, -

и так далее; заключение предоставляем вашему остроумному перу, а сами торопимся к шарадам, которые в альбоме - верх совершенства. Вот например:

Как первое мое прекрасно,
Когда оно открыто, ясно
Хозяина показывает ум
Или следы высоких дум,
Второе долгих дней есть верная примета,
По нем мы меряем и времена и лета,
Как на безмен, как на аршин.
Хоть целый я в шараде сей один,
Но миллионы нас граждане света.
Для нас скамейка, стул, лежанка и диван,
Фуфайка и тулуп, шинель и доломан!

Здесь вполне высказывается тонкое чувство разборчивости издателя. Издавая свою книгу для дам, он в своей шараде весьма красноречиво умолчал о некоторой весьма нужной части человеческого наряда, упомянув только о "фуфайке", "тулупе" и пр. Шарада стала немного неполна, но зато невинна и не оскорбительна для слуха прекрасного пола. Она значит, как вы догадываетесь, - человек. Хороша также шарада, состоящая из слов "пол" и "тина"; за одну такую полтину не жаль пяти рублей, назначенных издателем за весь "альбом". Но всех лучше следующая шарада, имеющая глубокий относительный смысл. Мы выпишем ее, но не скажем вам ее значения, ни за что не скажем! Отгадайте сами, если можете... Значение ее - тайна, которую вы можете узнать, не иначе как увидевшись с самим издателем или купив его книгу; первое средство, кажется, будет даже вернее.
Вот шарада:

В немецком первый языке
В местоимениях найдется.
Второе водится в реке
И здесь в корзинках продается.
Мое же целое всегда
Умнее всех себя считает
И что он точно... никогда
О том и мыслить не желает.
Оно счастливее других,
Фортуна век его ласкает
И часто умников больших
В его наряды облекает.

Отгадайте!