Три страны света - Некрасов Н.А.

Роман

Верxне-Волжское книжное издательство, Ярославль, 1965
OCR Бычков М.Н.

Часть вторая

Глава I

НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ

Пять часов вечера. Девица Кривоногова, неизменно рыжая и краснощекая, сидит в своей кухне перед кипящим, ярко вычищенным самоваром и усердно потчует чаем своего желанного гостя Афанасия Петровича Доможирова и его любезного сына. Катя и Федя притаились в углу и жадно наблюдают, как красноухий Митя, тоже в халате, как его родитель, раздвинув ноги и нагнувшись к столу, с шумом втягивает в себя горячий чай с блюдечка. Лицо хозяйки сияет удовольствием. Она посматривает то на Доможирова, то на Митю с такой лукавой улыбкой, что, не будь она так полна, ее можно бы сравнить с русалкой. Но простодушный Доможиров ничего не подозревает: он спешит утолить жажду, возбужденную послеобеденным сном, и оканчивает уже шестую чашку вприкуску.
- Уж что ни говорите, Афанасий Петрович, - говорит девица Кривоногова, - а ваша квартира околдована! Ну, на что похоже? с неделю как билет прибит, сколько перебывало народу, а ни с кем не сошлись.
- Никто такой цены не дает, матушка Василиса Ивановна, а знаете, как-то не хочется спустить.
- Вот то-то дело холостое! Право, Афанасий Петрович, вам бы пора хоть для сынка в доме порядок завести. Да и вы, - хозяйка бросает на своего гостя кокетливый, взгляд, - какой же вы старик? посмотрите на себя.
Доможиров улыбнулся и случайно взглянул на самовар: на выпуклой, лоснившейся поверхности его отражалась такая безобразная фигура, что Доможиров скорчил гримасу, чтоб увериться, точно ли то было его отражение; к ужасу его, и безобразная фигура сделала такую же гримасу. Доможиров отвернулся и плюнул.
- Ну, какой я жених? - сказал он с досадой. - Куда мне думать о хозяйке?
- Эк, заладил одно: стар да стар! Кому же, как не старику, и нужна хозяйка?
- Моя Мавра все сможет сделать, - заметил Доможиров и с умышленным стуком опрокинул чашку; но разгоряченная хозяйка не заметила, что гостю следует налить еще.
- А, небось, квартиру не сумеет отдать? - возразила она с презрительной гримасой.
- Да разве кто может отдать квартиру, когда жильцы не дают настоящей цены?
- Да я, например, - гордо отвечала хозяйка.
Доможиров с удивлением посмотрел на нее.
- Почем ходила квартира сначала? - спросила она,
- Девятнадцать рублей в месяц, - проворно отвечал Доможиров.
- А потом?
- Двадцать пять.
- Ну-с, а когда вы набавили?
- Повздорил сначала; а дал.
- А знаете ли, почему вам дали так дорого?
- Потому что квартира хорошая.
- Скверная! - с жаром возразила хозяйка. - Да, сердитесь не сердитесь, мне все равно. Я люблю правду, Афанасий Петрович! Не будь моей красотки, так ваша квартира никогда бы больше девятнадцати рублей не ходила... Так и быть, я вас научу...
- Научите, матушка Василиса Ивановна.
- Вы сбавьте цены сначала да отдайте холостому... слышите: холостому, а не женатому! Станет торчать у окна, как прежний, так и набавьте! Сердечко заноет, так все даст.
Доможиров с благоговением слушал хозяйку.
- А что вы думаете, - сказал он радостно, - и вправду так!.. Она такая красивая: жаль только: похудела, как женишок уехал.
- Похудеешь! - злобно возразила хозяйка, лицо которой в одну минуту покрылось синими пятнами. - Похудеешь, как бросил, да еще в таком положении, что стыдно будет в люди показаться!
- Эх нехорошо про честную девушку так говорить! - заметил недовольным голосом Доможиров.
- Честная! честная! - запальчиво подхватила Кривоногова: - небось, одного успела спровадить, того и гляди другой явится. Что, я слепа, что ли? не вижу, как башмачник то и дело к ней бегает, шьет ей такие фокусные башмачки... с боку надевать, что ли, их нужно? Я увидала, да и спроси: "Кому это?", покраснел и говорит: "На заказ". Я себе думаю: постой, немчура, погляжу... В воскресенье она пошла к обедне, глядь: ноги точно щепки, и фокусные башмаки надеты; а... это что?
И хозяйка, подбоченясь, вопросительно глядела на Доможирова.
- Ну, что же?.. она ему заказала,
- За-ка-за-ла? - протяжно повторила хозяйка. - Нет-с, Афанасий Петрович, я не мужчина; смазливая девчонка меня не проведет. Она готова обобрать всякого. Суньтесь-ка!
- Что вы? я стар, она на меня и не посмотрит! - сказал Доможиров и улыбнулся при мысли: что, если б он в самом деле понравился Полиньке?
Девица Кривоногова, видно, догадалась, какие преступные ощущения шевельнулись в его душе и озарили довольной улыбкой его некрасивое, серое лицо; она затряслась и, едва удерживая бешенство, спросила:
- Пожалуй, и вы уж не хотите ли жениться на ней? ха, ха, ха! вот была бы хорошая хозяйка! вишь, на губах еще молоко не обсохло а уж как умеет всех приманивать!
И хозяйка, отодвинув с сердцем свою чашку, положила локоть на стол.
- Небось, - говорила она, будто рассуждая сама с собою, - когда я была молода, женихов не было же столько! честные девушки не сами себе женихов ловят, а кто посватается, только и есть... У ней так счету нет... На заказ! Нет, я все вижу, - продолжала хозяйка, обращаясь к Доможирову, - да молчу, а уж как выйду из терпенья!
И она стучала кулаком по столу и яростно глядела на Доможирова, который в смущении покачивал ногой. А сын его, пользуясь случаем, воровал сахар и делал разгоряченной хозяйке уродливые гримасы.
Стук в дверь прекратил ревнивые крики девицы Кривоноговой, к величайшей радости Доможирова.
- Кто там? - грозно окликнула хозяйка.
Низенькая фигура горбуна показалась в дверях. быстро окинул своими блестящими глазами комнату приложив руку к шляпе, вежливо спросил:
- Палагея Ивановна Климова здесь проживает?
- Здесь, - отвечала хозяйка, вылезая из-за стола. - А вам ее нужно? - нагло спросила она, подойдя к горбуну.
- Да-с.
- Извольте, - небрежно сказала хозяйка, видимо рассерженная таким кротким ответом: - из сеней направо, вверх; одна дверь всего.
- Благодарю-с!
И горбун вышел. Хозяйка крикнула:
- Эй, Федя! проводи чужого дядю наверх!
Брат и сестра побежали за горбуном.
- Вот недавно уехал, а уж и начали таскаться, проворчала хозяйка, садясь на свое место.
Доможиров захохотал.
- Неопасно, - сказал он, - ха, ха, ха! Горбун! видали, что ли?
- Велика важность, что горбун!
- Ну, все-таки с горбом... ха, ха, ха!
Доможиров принужденно смеялся: ему хотелось веселить хозяйку, чтоб она снова занялась чаем и предложила ему чашечку.
- Лишь бы женился, она не посмотрит, что горбун, сама всякому готова на шею вешаться.
- Эх, Василиса Ивановна! - с упреком заметил Доможиров, - нехорошо чернить сироту: ведь я вижу, как она живет. Нас с вами сковороду лизать заставят.
- Так я лгу, что ли, по-вашему? а?
И хозяйка вытянулась во весь рост и, дрожа от злости, кричала:
- Так я лгунья? И все из-за скверной девчонки! Спасибо вам, спасибо, Афанасий Петрович! Вот, делай добро людям!
- Полноте, Василиса Ивановна, разве я вам что-нибудь обидное сказал?
- А, так вам кажется, еще мало вы меня обругали? так я буду сковороду лизать? а? Небось, вы ее хвалите, горой за нее, а я ведь тоже сирота!
И хозяйка заревела.
Доможиров подмигнул сыну и в минуту самых жестоких упреков девицы Кривоноговой незаметно удалился. Но и в своей комнате он долго еще слышал, не без сердечного трепета, язвительные крики о том, что грех сироту обижать.
Полинька сидела за работой, не подозревая, что за нее происходит внизу жаркая ссора. Она немного похудела и побледнела; лицо ее, прежде веселое и беззаботное, теперь стало задумчиво. Услышав шаги на лестнице, она приподнялась, думая встретить Карла Иваныча, и очень удивилась, когда перед ней очутился горбун.
С приветливой улыбкой развязно подошел он к руке Полиньки.
- Извините, не обеспокоил ли я вас?
- Ничего-с, сделайте одолжение... Не угодно ли садиться?
Она подвинула стул. Борис Антоныч тотчас же воспользовался им. Сидя, он казался еще меньше; горб его стал заметнее, ноги не доставали до полу. Но он ловко уселся и начал так:
- Як вам, Палагея Ивановна, с маленькой просьбой...
- Очень приятно, - перебила Полинька, успокоенная развязным видом горбуна. - Что вам угодно?
- Если вы только не заняты, я вас попрошу сшить мне халат... из тармаламы; я, знаете, люблю хорошие вещи.
Полинька покраснела и замялась.
- Извините меня... я никогда не шила халатов: слишком велика работа... у меня места мало.
- Мой халат немного места займет, - заметил горбун с тихим, добродушным смехом.
Он смеялся на собственный счет.
- Все равно... да я никогда не шила!
- Что делать, что делать! Не шили, так и толковать нечего... Вот еще я хотел было просить вас обрубить мне платочки и меточку кстати положить, - говорил горбун, вынимая из кармана сверток. - Я, знаете, человек холостой, одинокий, судьба невзлюбила меня и обрекла...
Он не договорил и тяжело вздохнул. Лицо его омрачилось. Полинька была расположена к участию и теперь, больше чем когда-нибудь, сочувствовала всякому горю, особенно одиночеству. Ей живо представилось положение человека, лишенного возможности нравиться женщине, обреченного вечному одиночеству.
- Извольте, - ласково сказала она, принимая платки. - Платки я могу обрубить. Завтра же будут готовы.
- Вы сами изволите занести работу? - равнодушно спросил горбун.
- Я? нет-с! Я никогда своей работы не отношу.
- Как же? неужели все к вам ходят за нею? - с язвительной усмешкой спросил горбун. А,
- Нет, я мужчинам не отношу сама, - быстро отвечала смущенная Полинька.
- А, а, а! так вы боитесь ко мне... хе, хе, хе!
И горбун с наслаждением любовался вспыхнувшим лицом Полиньки.
- Как можно! - возразила она обиженным тоном.
- Как же вы всем сами относите работу, а мне не хотите...
- Я никогда не шила мужчинам... впрочем, я вам пришлю.
- Нет, не надо, - с испугом сказал горбун. - Не беспокойтесь, - продолжал он спокойнее. - Я лучше сам зайду, если только вы позволите.
Он встал со стула, поклонился и снова сел.
- Очень хорошо-с; они завтра будут готовы.
- Не спешите: я подожду, вот мне халат нужнее был: дело немолодое, согреться иногда хочется... хе, хе, хе!.. Полинька готовилась оправдаться, но горбун легким наклонением головы дал ей знать, что совершенно покоряется невозможности, и круто спросил:
- Вы одни изволите жить?
- Одна-с, - отвечала Полинька, обрадовавшись перемене разговора.
- Что изволите платить?
- Двадцать рублей.
- С дровами?
- С дровами.
- Дорого-с, - положительно сказал горбун, осматривая комнату. - А хозяйка хорошая? знаете, иногда потому платишь дороже.
- Да... - отвечала Полинька, не спеша похвалить свою хозяйку.
- Впрочем, знаете, оно, с одной стороны, и недорого, - заметил горбун, продолжая рассматривать комнату. - Жильцов, кроме вас, нет?
- Нет, я одна. Ах, да! еще внизу башмачник живет.
- Непьющий?
- О, как можно! - с живостью возразила Полинька и покраснела, спохватившись, что горбун совсем не знал Карла Иваныча.
Горбун нахмурил брови и пристально посмотрел на нее.
- Вы, может быть, знакомы с ним? - спросил он.
- Да, я его очень давно знаю! - свободно отвечала Полинька.
- Хорошо, что так, а то, знаете, мастеровой народ такой грубый... ругается, дерется.
- Нет...
- Я понимаю, - перебил горбун, - что если он человек хороший, так не станет буйствовать. А то, к слову, я знавал, уж правда давненько, одну старушку, которая жила на квартире, вот как и вы. Раз ночью слышит она, копошится что-то близехонько; повернула голову, глядь - у кровати стоит мужик с огромным ножом и смотрит на нее. Старушка вскрикнула; он зажал ей рот и поднес нож к самому горлу, да и говорит: "Ну, старуха, скорей говори, где у тебя спрятаны деньги?" Она молчит; он опять: "Говори, а не то молись..." и занес нож.
- Ах! - вскрикнула Полинька.
- Он занес нож, а старуха хоть бы пикнула, и даже не шевельнулась...
- Верно, умерла? - торопливо спросила Полинька.
- Позвольте... Как хотите, но когда нож у горла, какой человек не закричит! Даже и мужику показалось чудно, что старуха молчит; нагнулся к ней: она не дышит.
- А как он забрался к ней? верно, она жила внизу?
- Нет, во втором, как и вы.
- Впрочем, я тоже невысоко живу, - сказала Полинька и невольно измерила расстояние.
Горбун продолжал:
- Утром хозяйка постучалась к старушке: не подает голосу. Ей стало страшно, думает человек старый, долго ли до беды? сегодня на ногах, а завтра на столе! Вот она кинулась за доктором, за полицией... Сломали дверь: старуха лежит без языка, глаза налились кровью, - и все на дверь смотрит. Так она пролежала двои сутки. Все стонет, на дверь указывает; слезы так и катятся по желтому лицу. Жаль ее стало доктору! - Надо, - говорит, - посмотреть, чего ей хочется, - и пошел к двери. Старушка чуть не соскочила с кровати, замычала, как зверь, и начала биться. Доктор спросил: - Кто живет за дверью? - "Сапожник, батюшка!" - отвечала хозяйка. - Смирный ли человек? - "Очень, батюшка; около масляницы год будет, как живет, - никаких кляузов нет за ним". Доктор подумал, подумал, да и велел привести сапожника. Долго ждали его, наконец пришел. Доктор сел у кровати больной и позвал сапожника; тот не подходит; доктор прикрикнул: нечего делать, подошел, только все стыдится, точно ребенок. Доктор перевернул старушку, чтобы она могла видеть сапожника. Увидела - да как затрясется, замычит, забьется, - просто со страху все вздрогнули! Сапожник побледнел, покачнулся. Доктор ударил его по плечу, да и сказал: "Душегубец!.." Сапожник так и присел и завыл: "Виноват! окаянный попутал меня, грешного. Всего беленькую ассигнацию нашел!" - Да что тебе за охота пришла красть? - спросил доктор. "А, - говорит, - и сам не знаю; услышал как-то от хозяйки, что старуха деньги копит, меня и начало мучить: украдь да украдь! Так вот, покою ни днем ни ночью нет, работа не спорится. Я, - говорит, - ночи напролет простаивал у дверей: все слушал, спит она или нет. А в одну ночь так, - говорит, - пришло тяжело, словно кто душит; я, - говорит, - и решился, нож взял только постращать..." Все рассказал сапожник у кровати старушки, а старушка тут же богу душу отдала.
- Как страшно! - сказала Полинька. Лицо ее было угрюмо, брови нахмурены.
- Да-с, не всегда хорошо иметь жильца, - заметил горбун, довольный впечатлением, которое произвел на нее, - и долго он смотрел на задумчивое личико Полиньки; наконец его огненные, проницательные взгляды начали конфузить ее.
- Извините: засиделся! - сказал он и встал.
Полинька с радостью встала тоже.
- Я завтра пришлю вам платки.
- Зачем же, зачем? я сам приду, если позволите. А вы извините, что засиделся; я, знаете, человек одинокий: рад, с кем случится поболтать. Прощайте, извините!
И горбун учтиво подошел к руке Полиньки.
Полинька не очень охотно подала ее и поспешно выдернула, почувствовав прикосновение его губ. Запирая за собою дверь, он бросил на нее такой проницательный, долгий и странный взгляд, что она испугалась, но скоро сама улыбнулась своему пустому страху и занялась платками горбуна.
Тихо, как кошка, вошел горбун в кухню к хозяйке, Не замечая его прихода, девица Кривоногова продолжала мыть чашки и ворчать: "Чего доброго, и он посватается; да нет, не бывать этому!.." И она стукнула чашкой по столу, отчего Катя и Федя, торопливо допивавшие холодный чай свой, оба разом вздрогнули.
- Позвольте узнать, нет ли у вас комнаты внаймы? - громко и резко спросил горбун.
Незнакомый, неожиданный голос так испугал хозяйку, что она пошатнулась, а потом начала креститься.
Она, кажется, совсем забыла о горбуне и смотрела на него с изумлением.
- Нет ли комнаты внаймы? - повторил он.
- Все заняты! вы разве видели билет на воротах? - с сердцем отвечала хозяйка.
- Так-с... я мимоходом спросил... славные комнаты, и дешево.
- А вы почем знаете? - спросила хозяйка несколько мягче.
- Я сейчас был у вашей жилицы: так она сказывала...
- А вы изволите ее знать? она вам знакома?
- Не ваши ли деточки? какие хорошенькие! - заметил горбун, не отвечая на вопрос.
- Нет-с, на хлебах держу, за такую малость, что, право, не стоит и возиться; да, знаете, сердце у меня такое доброе.
И хозяйка просияла; она готовила своему сердцу страшные похвалы в виде упреков; но горбун помешал ей вопросом:
- Не вашего ли супруга я имел удовольствие видеть за чаем?
Лишенное возможности бледнеть, лицо девицы Кривоноговой покрылось фиолетовыми пятнами.
- Нет-с, - отвечала она с презрением, - это поручик, мой сосед... я девица.
Горбун пристально посмотрел на девицу и, не сводя с нее глаз, спросил:
- От маменьки домик достался?
Девица Кривоногова немного смешалась, но скоро оправилась и смело отвечала:
- Нет-с; я, знаете, трудилась в молодости, и, можно сказать, трудовой копейкой приобрела дом.
- Гм! - произнес протяжно горбун и, придав своему лицу равнодушное выражение, как будто мимоходом спросил: - А жильцы у вас давно живут?
- Какие-с?
- Башмачник?
- Как бы сказать, не солгать, дай бог память... да, точно: другой год пошел.
- Хороший жилец?
- Ничего, платит аккуратно... да ведь немец, - прибавила хозяйка, давая заметить, что аккуратность платежа не есть в нем достоинство.
- А, а! так он немец?
- Да.
- А жилица хорошо платит?
Хозяйка слегка вздрогнула. Ревнивая злость снова проснулась в ней, - она не знала, что отвечать.
- Разумеется! - я ведь потачки не дам, гулять не позволю, дом свой не осрамлю, - сейчас вон, чуть что увижу!
И хозяйка грозно качала головой.
- А давно живет?
- Тоже год с небольшим, - я это помню хорошо. Она прежде переехала, башмачник потом. Он, знаете, прибавил мне на квартиру; а прежде в ней жил какой-то дворянин, не служащий, бедный такой, больной и азартный; я давно зла на него была и говорю ему, что мне нужна самой квартира. Он ну кричать, браниться: я, говорит, больной, в полицию пожалуюсь, доктор мне велит дома сидеть. А мне-то что за дело? сами посудите.
- Разумеется, - отвечал горбун.
- Ну, я ни дров, ни воды; стала прижимать его. Известно, как хозяин жильца сживает.
И хозяйка одушевилась; ее лицо при этом приятном воспоминании все просияло.
- Вот я его-таки сжила. Он, знаете, сердился, искал себе квартиру и все... а только переехал, на другой день и умер.
Горбун тихо засмеялся.
- Да, умер! ей-богу, на другой же день умер! Уж как я рада была, что его выжила: ну, как бы у меня на квартире протянулся, - поди возись, человек одинокий.,, да и жильцы обегают квартиру после покойника.
- Известно, невесело... Ну-с, за сим прощайте! И горбун повернулся.
- Позвольте узнать, далеко ли живете? - крикнула хозяйка, испугавшись, что забыла расспросить его.
- Далеко-с.
- Вы... - и хозяйка замялась, - вы, - продолжала она, придав своему лицу приятное выражение, - по какому делу изволили быть у девицы Климовой.
- По делу, по делу! - отрывисто отвечал горбун.
- Она шьет прекрасно, - заметила хозяйка, пробуя со всех сторон неразговорчивого горбуна.
- Не знаю, хорошо ли шьет, - отвечал горбун.
- Кажись, все на важных особ работает. Да теперь заленилась немного; жених уехал, так горюет,
- Давно? - с живостью спросил горбун, но тотчас с совершенным равнодушием прибавил: - немудрено, девица молодая, долго ли влюбиться!
- И, какая любовь! я думаю, скоро забудет.
- Разумеется... молода... хе, хе, хе! Прощайте!
И горбун поклонился. Но хозяйка не заметила его поклона, она вслух думала:
- Да-с, еще молода, забудет своего жениха; упряма, а то...
Девица Кривоногова значительно улыбнулась. Лицо горбуна, внимательно наблюдавшего за ней, тоже вдруг исказилось, и он отвечал ей такой же улыбкой. Будто узнав в нем своего поля ягоду, хозяйка радостно засмеялась, он тоже, - и, не говоря ни слова, они с минуту заливались зловещим, страшным смехом.
- Так она упряма?
- Да, уж я пробовала; нет, хитра: не поддается!
- А теперь?
- Пуще, чем прежде.
- Не может быть! хе, хе, хе!
И горбун пошел к двери.
- Не зайдете ли еще? может, и приготовлю...
- Что? - быстро спросил горбун.
- Комнату... ха, ха, ха!
- Хорошо, хорошо... хе, хе, хе!
Они опять посмеялись и разошлись.