Три страны света - Некрасов Н.А.

Роман

Верxне-Волжское книжное издательство, Ярославль, 1965
OCR Бычков М.Н.

Часть первая

Глава VII

ОТДАЕТСЯ КОМНАТА С ОТОПЛЕНИЕМ

В комнате Полиньки страшный беспорядок: посреди пола чемодан, раскрытый и полууложенный; белье и платье разбросаны по стульям.
Полинька одна в комнате; она то укладывает, то зашивает что-нибудь. Глаза ее немного припухли и очень красны; слезы даже нередко мешают ей шить.
Солнце село. Каждый раз, как на улице стучали дрожки, Полинька подбегала к окну, но отходила с грустью и снова принималась укладывать.
Наконец стук дрожек, послышавшийся издали, замолк под самыми окнами. Полинька отряхнула платье, поправила волосы и кинулась встречать Каютина, который с трудом вошел в дверь, обремененный многоразличными узлами.
- А, насилу! я думала, что ты уж пропал, - сказала Полинька.
Каютин с озабоченным видом подал Полиньке бутылку шампанского.
- Вот я бутылочку вина привез. Разопьем на прощанье. Ах, как я устал! бегал, как угорелый! все торопился к тебе, - уж недолго на... нам... Ну, Полинька, ты, кажется, плачешь?
Каютин подошел к ней и поцеловал ее влажные глаза.
- Если ты будешь плакать, - продолжал он, - я не уеду. Мне тяжело, мне грустно. Нам надо расстаться весело...

Будем пить и веселиться,
Станем жизнию играть! -

басом запел Каютин, схватил Полиньку за талию и начал вальсировать. Она защищалась. Слезы еще не высохли у ней на щеках, как она уже увлеклась веселостью своего жениха и тоже начала вальсировать. Они вертелись, как сумасшедшие, по маленькой комнатке, с разными напевами, которые заменяЛи им музыку, как вдруг Каютин споткнулся за чемодан и чуть не полетел, но удержался благодаря своей ловкости.
Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Полинька сказала с веселым смехом:
- Хорош кавалер: чуть даму не уронил! -
- Еще бы, дурацкий чемодан... прямо под ноги...
И он со злобой двинул ногой чемодан.
- Давай укладывать, а то все перезабудем.
- Давай.
Полинька и Каютин сели на пол и начали укладывать вещи. Незначительная укладка немного заняла времени.
- Нельзя закрыть: не сходится! - сказала Полинька, захлопывая крышку.
- А вот я стану на чемодан. Ну, так хорошо?
И Каютин начал припрыгивать на чемодане.
- Тише: ты все там раздавишь! - с сердцем сказала Полинька.
- Что там такое лежит? - спросил Каютин.
- Белье, - отвечала Полинька.
- Ха, ха, ха! разве белье можно раздавить?
Полинька улыбнулась своей оплошности и сказала:
- Смейся! я тебе положила баночку духов: хотела тебе сделать сюрприз. Думаю: приедет, станет разбирать чемодан и увидит духи - вот будет рад!.. Там, я думаю, трудно достать духов... вспомнишь обо мне, как будешь душиться?
- Полинька, я о тебе каждую минуту буду думать! я тебя очень, очень люблю! но я...
И Каютин замолчал; слеза скатилась с его щеки.
- А, вот хорошо: ты велишь мне быть веселой, а сам-то! - с упреком заметила Полинька.
- Что?.. что такое? - спросил Каютин, стараясь придать веселый вид своему лицу.
- Ты плакал.
- Что я за дурак? я не ребенок, - обиженным тоном возразил Каютин.
- Я видела.
- Вздор! Лучше поцелуй меня, Полинька! Долго, долго мне не придется тебя видеть, тебя целовать! а я так привык к тебе, что сам не знаю, как я решился ехать.
Каютин сел на чемодан.
- Дай я запру чемодан, - сказала Полинька, стараясь скрыть свою грусть.
- Ты все возишься с чемоданом; не хочешь меня утешить, сказать, что не разлюбишь меня.
- Ты знаешь это хорошо! - твердо перебила Полинька.
Каютин поцеловал ее и, нежно взглянув ей в глаза, сказал торжественно:
- Я буду самый низкий человек, если разлюблю тебя!.. Ты любишь меня, но скажи, за что... я глуп, - прибавил он так наивно, что Полинька засмеялась.
- А может быть, - отвечала она, - я люблю больше глупых, чем умных.
- Ну, я ветрен.
- Остепенишься.
- Я лентяй!
- Будешь работать.
- Нет, нет, я скверный человек! - горячо сказал Каютин, чистосердечно сознавая в ту минуту свои недостатки и глубоко негодуя на свою давнюю беспечность, которая заставляла его теперь ехать искать счастья бог знает куда, тогда как ему давно следовало подумать о своем положении.
- Пожалуй, ты скверный человек, но я все-таки тебя люблю, - вот и все!
Полинька сделала ему премилую гримасу.
- Хорошо же, ты будешь виновата: я буду желать, чтоб ты меня полюбила все сильнее и сильнее, и из скверного человека превращусь просто в злодея!
- Ты слишком ветрен для злодея.
- Ну, так сделаюсь пьяницей! - со смехом сказал Каютин.
- Вот это так! - тоже смеясь, подхватила Полинька.
Стук в дверь прекратил их разговор.
- Войдите; кто там? - сказала Полинька, запирая чемодан.
В комнату вошла Кирпичова, держа в руках узел с хлебом.
- А, мое почтение, Надежда Сергеевна, - сказал Каютин, вставая с чемодана и вычурно кланяясь.
Полинька поцеловалась с Надеждой Сергеевной, которая подала ей узел и сказала, обращаясь к Каютину:
- Вот хлеб и соль на дорогу.
- И прекрасно! вино у нас есть; мы славно кутнем! Ах, боже мой!
Каютин с отчаянием схватил себя за голову.
- Что такое? - с испугом спросили в одно время Полинька и Кирпичова.
- Ах, боже мой! да как же быть? - говорил Каютин озабоченным голосом.
- Да что такое? не потеряли ли вы паспорта? - спросила с участием Полинька.
- Какой паспорт? - с презрением возразил Каютин. - Льду, льду нет! - прибавил он жалобно: - вино будет теплое!
И он чуть не плакал. Полинька смеялась.
- Браво! браво! - воскликнул Каютин. Он схватил бутылку, потом фуражку, подкинул фуражку к потолку, ловко поймал ее, спросил, надев на голову: "хороша фуражка, Полинька?" и выбежал из комнаты.
Прибежав в свою комнату, Каютин закричал раздирающим голосом:
- Хозяин! а хозяин!
К удивлению его Доможиров в ту же минуту явился с вопросом:
- Что вам?
- А вот что: если хотите удружить мне в последний раз, так вот опустите эту бутылку в ваш колодезь.
Доможиров идиотически засмеялся.
- Ну, как разобьется, - сказал он, - кто отвечает?
- Разумеется, вы.
- Ишь какие! ну, а зачем уезжаете, а? Ведь я пошутил, а вы и в самом деле подумали! Нет, я не такой; я благородный!
И Доможиров затянул покрепче кушаком свой халат.
- С чего же вы взяли, что я от вашей шутки уезжаю? - спросил удивленный Каютин.
- Знаю, все знаю, - отвечал Доможиров, прищурив глаза, - вы в тот же день задумали ехать, как я вынул раму. Ей-богу, для шутки! Ну, останьтесь; право, буду ждать деньги, а вперед, пожалуй, никогда не давайте.
- Спасибо вам, спасибо! - отвечал Каютин, тронутый жертвами Доможирова.
Доможиров страшно привык к нему: его веселый характер, толки о книгах, о разных важных предметах, о политике - все привязало его к Каютину, - и старик чувствовал, что жизнь его одушевилась с тех пор, как он к нему переехал. Доможиров в душе благоговел перед знаниями Каютина, и, не будь он жилец, Доможиров был бы самым покорнейшим и послушнейшим его слугой; но мысль, что он хозяин, а Каютин его жилец, заставляла Доможирова облекаться в вечную холодность, сварливость и противоречие.
- Ну, как знаете, а право бы остались, - подбирая с полу бумажки, бормотал хозяин.
- Я уж и тройку нанял: скоро приедет.
- Эка важность! дайте на водку... Сами же говорили, что с водкой все можно уладить с мужиком.
- Нет, уж теперь поздно, а как вернусь, так готовьте мне квартиру... только большую.
- Экой шутник, право!
- Однако простимтесь: я скоро поеду.
- Неужто? да останьтесь хоть до завтра: что за охота ехать к ночи?
- Веселее, - слез не видать. Прощайте!
И Каютин протянул руку Доможирову. Доможиров простер к нему свои объятия, прижал его крепко к своей засаленному халату и небритой бородой прикоснулся два раза к его щекам.
- Счастливого пути! - сказал он. - Лихом не вспоминайте!
- Не буду, не буду, вы только не браните меня.
- Не за что, - растроганным голосом отвечал Доможиров, и вдруг, будто припомнив что-то очень важное сказал: - подождите, я сейчас приду.
- Мне некогда.
- Одну минуту! - с упреком произнес Доможиров и выбежал вон.
Каютин печально смотрел на свою комнату. Она была совершенно пуста; с вечера еще вся мебель была продана Щукин двор, за пять целковых. Только кучки сору и черные полоски напоминали диван и комод, накануне украшавшие комнату.
Каютин подошел к окну и раздвинул зелень; он хотел было закричать Полиньке, чтоб она в последний раз посмотрела на его окно, но голоса недостало, и слезы рекой полились из его глаз; он отскочил от окна и плакал, как дитя.
Дверь с шумом раскрылась. Как дикий черкес, влекущий на аркане пленника, Доможиров сердито тянул своего сына в комнату, а тот упирался и кусал рукав своего халата. Сын, по примеру родителя, вечно ходил в халате.
- Ну, простись же, поблагодари! - говорил Доможиров, делая сыну страшные гримасы.
- А, Митя! прощай! - сказал Каютин.
- Скажите, чтоб хорошенько учился, - шепнул Доможиров.
- Учись хорошенько, Митя.
Мальчик молчал и продолжал кусать свой рукав.
- Ну, поцелуй же!
Доможиров, недовольный неловкостью сына, толкнул его в спину к Каютину. Мальчик от неожиданного удара ткнул прямо в живот молодому человеку и сильно сконфузился. Наконец он привстал на цыпочки и чмокнул в пуговицу пальто Каютина.
- Прощай!
И Каютин, смеясь, поцеловал Митю в лоб.
- Прощайте! - сказал Каютин, обращаясь к Доможирову.
- Прощайте, с богом! желаю вам счастья... приятного путешествия, - говорил Доможиров вслед уходящему Каютину.
- Бутылочки-то не разбейте! слышите?
- Слышу, слышу!
Каютин, перебежав улицу, в одну секунду очутился в комнате Полиньки. Гостей прибавилось немного. Катя и Федя играли около чемодана, а мать их сидела в углу и печально смотрела на своих детей. Надежда Сергеевна тихо разговаривала с Полинькой, которая при входе Каютина поспешно вытерла слезы.
- А, здравствуйте, Ольга Александровна! как поживаете? - сказал Каютин, раскланиваясь с печальной матерью Кати и Феди. - Ну, а вы что кричите, а? - продолжал он весело, обращаясь к детям. - А где же Карл Иваныч? что его не видать?
- Я ему дала комиссию; он сейчас придет, - отвечала Полинька.
- Хорошо! А я покуда, с позволения дам, выкурю трубку.
Но вдруг лицо Каютина омрачилось.
- Ах, я дурак! что я наделал? табаку-то и не купил, - воскликнул он печально и с ужасом посмотрел на всех.
Полинька невольно улыбнулась и, перемигнувшись с Надеждой Сергеевной и Ольгой Александровной, отвечала:
- Зато вино есть!
- Я сейчас сбегаю... нет, мне не хочется...
И Каютин хныкал, как капризное дитя; ему не хотелось оставить Полиньку. В ту минуту в дверях показался Карл Иваныч, весь запыхавшись, с двумя картузами табаку в руках, Он, видимо, смутился и не знал, что ему делать при виде Каютина, который радостно закричал: "а, а, а!"
Полинька подскочила к оторопевшему Карлу Иванычу, вырвала у него из рук картуз с табаком, поблагодарила его за хлопоты и весело начала дразнить табаком Каютина.
- А я об вас спрашивал, - сказал Каютин и пожал руку Карлу Иванычу. - Спасибо вам: вы все хлопочете.
- Ничего-с! - И Карл Иванович странно улыбался и вытирал себе лоб; потом он взял Каютина за руку, отвел его в сторону и, таинственно подавая ему коробочку сигар, сказал: - Вот-с, на дорогу.
- Что это? сигары?.. Ах, Карл Иваныч, спасибо, спасибо вам!
Каютин поцеловал смущенного Карла Иваныча в лоб.
Полинька, пользуясь временем, самодовольно набивала табаком чудесный новенький кисет собственной работы.
- Где табак? - спросил Каютин, суетясь с трубкой, которую хотел набить.
- Вот он! - торжественно сказала Полинька и подала ему туго набитый кисет.
Каютин был тронут внимательностью Полиньки; он молчал и так нежно смотрел на свою невесту, что она, краснея, сказала:
- Что же вы?
- Полинька!.. Палагея Ивановна! - поправился Каютин, но слов у него недостало... он с жаром поцеловал ее руку.
Полинька вырвалась и сказала:
- Ну, набейте же вашу трубку.
- Какой хорошенький! - в восторге говорил Каютин, разглядывая кисет.
Он осыпал его поцелуями и бегал по комнате с криком "какой хорошенький!" Подбежав к Полиньке, Каютин неожиданно поцеловал ее в щеку. Полинька вскрикнула и готова была надуться; но Каютин так смешно вертелся по комнате, всех целуя, с кем сталкивался, что сердиться у Полиньки недостало духу. Все смеялись. Каютин, все больше одушевляясь, делал страшные прыжки, прижимал к сердцу кисет, целовал его страстно; но вдруг; общий смех и говор замолк. Каютин, приготовлявшийся к новому прыжку, остановился неподвижно. Все прислушивались к тяжелому стуку, раздавшемуся у окон... Вдруг стук замолк.
- Телега, телега! - радостно кричали дети, подбегая к окну.
Полинька побледнела и закрыла лицо руками: В комнате было страшное молчание. Привязанный колокольчик уныло позванивал, когда коренная встряхивала головою. Безобразная Розка злилась и лаяла на телегу и особенно на ямщика, который дразнил ее кнутом. Карл Иваныч, дрожа всем телом, смотрел то на Полиньку, то на Каютина, стоявшего неподвижно среди комнаты с испуганным лицом.
- Шампанского! давайте пить и веселиться! - вдруг вскрикнул он и снова запел и завертелся по комнате.
- Где же вино? - спросила Полинька.
- В колодце у Доможирова... ла, ла, ла! - отвечал Каютин, напевая вальс Вебера и грациозно вальсируя с кисетом, который он держал за снурки, будто даму.
Все засмеялись.
- Зачем вы его туда кинули? - спросил Карл Иваныч.
- Ха, ха, ха! вот мило! как кинул? деньги заплатил, да кинуть! нет-с, я не такой! я его опустил, чтобы оно холоднее было.
- Я сбегаю принесу его.
Карл Иваныч побежал за бутылкой.
- Пока уложили бы чемодан и вещи в телегу, - заметила Надежда Сергеевна.
- Успеем, - беспечно отвечал Каютин, будто оставалось еще очень много времени, и, обратясь к Полиньке, тихо прибавил:
- Ну, Полинька, я уез...
И, не окончив своей фразы, он громко запел:

Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой!

Но и песни своей он не кончил, а снова обратился к Полиньке:
- Палагея Ивановна, спойте мне что-нибудь.
- Вот что вздумали! я стану петь!
- Отчего же и нет? Ну, пожалуй, если не хотите петь, так давайте пить; вот и Карл Иваныч... а, спасибо! холодно ли?
- Вот вам! - ставя на стол бутылку, сказал Карл Иваныч.
- А бокалы? - спросил Каютин.
- Какие бокалы! вот стаканы! - отвечала Полинька.
- Ах, бокалы бы лучше! ну, да нечего делать, давайте хоть стаканы.
И Каютин с наслаждением начал обивать смолу. Все смотрели с любопытством и все жались ближе.
- Тише, не разбейте, - заметила Ольга Александровна.
- Не бойтесь! - гордо ответил Каютин, обрезывая проволоку. - Ну, господа, стаканы!
- Вот, вот!
И ему подали на маленьком подносе несколько стаканов. Медленно начал Каютин вытаскивать пробку.
- Не нужно ли штопора? - наивно спросил Карл Иваныч.
Каютин залился смехом... Пробка сама выскочила с треском и ударила в потолок. Все отскочили с визгом и криком: каждый боялся пробки, как ракеты. Каютин так растерялся, что отчаянным голосом закричал:
- Стаканов, стаканов!
Несколько рук протянулось к нему; шипя и искрясь, полилась влага в стаканы.
- Ах, уйдет! уйдет квас! - закричали дети, увидав, как высоко поднялась пена.
Разлив вино по числу присутствующих, Каютин взял стакан и сказал:
- Господа, за здоровье Палагеи Ивановны!
- Нет, нет, за ваше скорое возвращение! - сказала Полинька краснея.
- Да, правда! - сказали все остальные.
- Желаю вам счастливого пути! - сказала Надежда Сергеевна.
- Желаю вам денег, - подходя к Каютину, сказала Ольга Александровна.
- Желаю вам... - и Карл Иваныч остановился, пристально посмотрел на Полиньку и договорил: - желаю вам воротиться к зиме.
Полинька взглядом поблагодарила доброго Карла Иваныча за такое великодушное желание.
- Ха, ха, ха! скоро, очень скоро! - заметил Каютин.
Полинька подошла к Каютину.
- Желаю вам, - сказала она нетвердым голосом, - веселой дороги и успеха во всех ваших предприятиях... чтоб вы были здоровы и веселы и не заб...
Полинька запила остальное. Каютин жадно слушал очаровательный и грустный голос своей невесты, которого предстояло ему не слышать, может быть, многие годы. Он обвел стаканом присутствующих, прощаясь со всеми и благодаря; глаза его остановились на Полиньке.
- Я сам себе желаю, - сказал он: - ну, да не скажу, чего я желаю...
И, выразительно посмотрев на Полиньку, он залпом выпил стакан до капли. Чтоб скрыть свое смущение, Карл Иваныч поднял пробку с полу и старался ее вставить снова в бутылку, удивляясь, что пробка так дурна.
- Уж смеркается, - заметила Надежда Сергеевна.
Все затихли и глядели друг на друга; казалось, ни у кого недоставало духу сказать: пора ехать. Каютин подошел к окну, заглянул в него и, обратясь к детям, сидевшим на окне, сказал дрожащим голосом:
- Ну, что? хотите ехать со мною, а? так собирайтесь: пора!
- Хотим, хотим! - радостно отвечали дети и, соскочив с окна, подбежали к матери, крича:
- Мы с дядей поедем!
- Полноте, он пошутил, - отвечала мать и обратилась к Каютину:
- В самом деле, не пора ли ехать?
- Надо сперва всем сесть! - заметила Надежда Сергеевна.
- Да, надо сесть! - повторил Каютин стараясь придать веселость своему голосу.
Полинька ничего не говорила; бледная, как смерть, она смотрела кругом в молчаливой тоске и машинально подражала движениям других. Все уселись. Каютину было так тяжело, что он через секунду же вскочил; все, крестясь, сделали то же.
- Ну...
И Каютин собрался с силами, подошел к руке Надежды Сергеевны и сказал умоляющим голосом;
- Прощайте, не оставьте Палагею Ивановну! Кирпичова успокаивала его и обещала как можно чаще навещать Полиньку.
Каютин подошел также к руке Ольги Александровны и, прощаясь, тоже просил о Полиньке.
- Прощай, дядя, прощай! - цепляясь за пальто Каютина, кричали дети и протягивали ему губы. И Каютин, приподняв каждого из них, крепко поцеловал детей: ему было невыносимо грустно расставаться со всем, что любила Полинька.
- Карл Иваныч, прощайте! - сказал Каютин, голос которого все больше и больше слабел.
Карл Иваныч стоял с узлами, которые готовился уложить в телегу.
- Прощайте! - отвечал он и не знал, как подать руку: обе его руки были заняты.
Каютин обнял его, крепко поцеловал и шепнул ему на ухо:
- Ради бога, не уезжайте с этой квартиры, не оставляйте ее одну.
- Как можно! как это можно!
И Карл Иванович побледнел при одной мысли переехать на другую квартиру.
Время настало проститься с Полинькой, которая с каким-то странным равнодушием глядела на прощанье; она, казалось, не верила своим глазам и ушам.
- Палагея Ивановна, проща...
Но у Каютина опять недостало голоса. Он нагнулся поцеловать ее руку; слезы брызнули из его глаз, и он долго, долго, не отрывал своих губ от руки Полиньки. Сначала Полинька вспыхнула, потом снова побледнела, глаза ее наполнились слезами, она нагнулась ему на плечо и тихо зарыдала. Каютин начал ее целовать, они его: они все забыли; слезы их смешались; ни клятв, ни слов не было; одни взгляды, но они так страшны были, что все прослезились, а Карл Иваныч, весь бледный, тяжело дыша, бросив узлы и не помня себя, ходил около прощающихся. Вдруг Полинька опомнилась, отскочила от Каютина, покраснела и, вытирая слезы, с принужденной улыбкой сказала:
- Пишите... не забудьте ваш адрес прислать.
Каютин был страшно расстроен; он расстегнул пальто, снова застегнул его.
- Слышали? адреса не забудьте! - повторила Полинька.
- Не забуду; вы, пожалуй, будете просить, чтоб я вашего адреса не забыл, - смеясь сквозь слезы, сказал Каютин и пошел к дверям; все за ним последовали... В телеге все уже было уложено Карлом Иванычем, Хозяйка, подбоченясь, стояла у ворот и радостно смотрела на печальное лицо Полиньки.
- Прощайте, Василиса Ивановна! - сказал Каютин. - Не обижайте Палагею Ивановну: я вам подарочек привезу.
- Благодарю, - отвечала хозяйка, - я не такая, чтоб кого обидеть!
- Ну, хорошо ли вам? - спросил Карл Иваныч, когда Каютин, еще раз перецеловав всех без церемонии в губы, влез в телегу.
- Славно! точно в кабриолете.
- Кисет взяли? - спросила Полинька.
- Взял: вот он!
И Каютин подкинул кисет, висевший на пуговице его пальто.
- Все ли взяли! не забыли ли чего? - спросила Надежда Сергеевна.
- Кажется, все! - отвечал Каютин.
- Прощайте! - вдруг закричал Доможиров, высунув свою голову в белом колпаке из форточки. - Поздно едете; засиделись, пора, пора!
- Да, пора, прощайте!
Каютин протянул руку Полиньке и, пожав ее, тихо сказал:
- Полинька, дай мне еще раз поцеловать тебя...
- Ах, как можно - на улице!
И она отскочила от телеги, опасаясь, чтоб Каютин не исполнил своего желания.
- Ну, пошел! - гаркнул Доможиров из окна.
Ямщик ударил кнутом, и телега покатилась. Все это сделалось так неожиданно, что все закричали: "стой!", а Каютин упал и барахтался в сене. Доможиров хохотал, как сумасшедший. Из окон соседних домов повысунулись головы и с любопытством смотрели... Полинька и Карл Иваныч побежали за телегой, крича: "стой, стой!" Телега остановилась, и Каютин, весь в сене, снова сидел на чемодане. Его опять все окружили и начали по-прежнему прощаться.
- Ну, Полинька, не плачь; давай смеяться, а то я все буду думать, что я тебя в слезах оставил, - говорил Каютин, перевесившись из телеги и отрывая ее руки от лица.
- Ну, хорошо, я не буду! - И Полинька вытерла слезы и, обмахиваясь платком, улыбалась.
- Прощайте, Карл Иваныч, не забудьте, о чем я вас просил.
- Все помню, все...
- Прощайте, Надежда Сергеевна! прощайте, Ольга Александровна! дети, прощайте! Ну, пошел! - скомандовал Каютин ямщику и отчаянным голосом закричал: - Полинька, прощай!
Стук телеги заглушил его крик. Полинька побежала было за телегой, но силы ее оставили; она тоскливо глядела на Каютина, который повернувшись к ним, махал платком и что-то кричал. Пыль, сливаясь, застилала его; стук становился все тише и тише и, наконец, смолк. Полинька все еще глядела и махала платком; но когда телега превратилась в едва заметную точку, Полинька кинулась на плечо Надежды Сергеевны и горько заплакала. Никакие утешения не могли остановить ее тоскливых рыданий. Наплакавшись, она пошла домой в сопровождении своих гостей. Печальна была их беседа; какой бы разговор ни начинали они, все не клеилось; наконец Надежда Сергеевна собралась домой и уговаривала Полиньку итти к ней ночевать, но Полинька отказалась: ей хотелось плакать на свободе. Оставшись одна, она кинулась на диван и дала волю своим слезам, ночь провела она без сна и все плакала. Карл Иваныч также не спал: он сидел под своим окном, с глазами, неподвижно устремленными на одну точку, и лицо его то покрывалось смертной бледностью, то вспыхивало. Он отчаянно жал свою голову в руках, иногда тихо начинал свою обычную песню; но слезы мешали ему, и, склонив голову на окно, он громко рыдал. Стало рассветать; утренний воздух освежил его бледное лицо; он запер окно и скрылся. Солнце ярко светило в комнату Полиньки, а она еще спала; проснувшись она осмотрела свою комнату, будто припоминая что-то, потом подошла к окну, подняла стору, но вдруг быстро опустила ее, увидев на окне квартиры Каютина билет: "Отдается комната с отоплением". Полинька небрежно оделась - не так, как прежде! - взяла свою работу с окна и села к нему спиной. Она стала шить, но слезы мешали ей... и, облокотясь на стол, Полинька тихо плакала.