Три страны света - Некрасов Н.А.

Роман

Верxне-Волжское книжное издательство, Ярославль, 1965
OCR Бычков М.Н.

Часть первая

Глава IV

ПИРУШКА

В тот день, с которого начинается наша повесть, Полинька, оставшись одна, задумчивая и озабоченная, подошла к своему комоду, отперла верхний ящик и достала из-под груды разноцветных лоскутков, ниток и шерсти небольшой красивый портфель. Размотав розовую тесемочку, она открыла его: там были деньги. Зная очень хорошо, сколько у нее денег, она, однакож, внимательно пересчитала их: оказалось ровно сто рублей. Полинька вздохнула; облокотясь на комод, она долго думала. Вдруг лицо ее просияло радостной улыбкой. Проворно пошарив в углу ящика, она достала сверток, развернула его, и шесть блестящих столовых ложек застучали по комоду. Это было ее трудовое добро. Зная ветреный характер своего жениха, она трудилась вдвое, чтоб сколько-нибудь обзавестись к свадьбе. Она страшно боялась вытти замуж без верных средств к жизни; печальный пример ежедневно был перед ее глазами; может быть, и ее дети должны будут жить в чужих людях и терпеть горе, как дети Ольги Александровны. Принужденная жить трудами, Полинька поневоле смотрела практически на жизнь.
Блеск ложек, кажется, ослепил ее: она закрыла лицо руками; потом, взяв со стола маленькие часы довольно грубой отделки, долго любовалась ими, прислушивалась к их бою, наконец почистила их и положила в футляр. Обревизовав так свое богатство, Полинька снова спрятала его и села к окну, где стоял ее рабочий столик.
Долго смотрела она на окно Каютина, в котором рама была уже вставлена, и слезы ручьями полились из ее глаз...
Полинька оделась довольно тщательно и протянула было руку к часам, но горько усмехнулась и не взяла их.
Было около семи часов вечера, когда она вышла из дому; на улице становилось темно; фонарей еще не зажигали. Полинька шла очень скоро в глубокой задумчивости; брови ее были сдвинуты; она кусала свои розовые губы. Незаметно очутилась она в одной из главных петербургских улиц и проворно взлетела на лестницу огромного дома, на котором среди множества вывесок всех цветов и размеров ярче всех бросалась в глаза исполинская надпись золотыми буквами:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН И БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНИЯ НА ВСЕХ ЯЗЫКАХ

Надпись оканчивалась фамилией владельца с огромным восклицательным знаком, будто сам художник не мог достаточно надивиться своему произведению и добродушно рекомендовал его удивлению других. При входе, у подъезда, и по всей лестнице беспрестанно попадались второстепенные вывески такого же содержания, но без восклицательных знаков; в самом деле, удивляться было уже нечему: на небольшой доске надпись белилами по красному полю и голубая рука с вытянутым указательным пальцем: таковы, были второстепенные вывески.
Добежав до третьего этажа, Полинька дернула за колокольчик... При входе в прихожую ее поразил страшный говор.
- Что, у вас гости? - спросила она у курчавого парня, в синей сибирке, с бородкой.
- Гости, - гордо отвечал артельщик.
- Здесь Надежда Сергеевна?
- Здесь-с.
Сделав несколько шагов коридором, Полинька вошла в небольшую комнату, в которой стояли две детские кроватки, диван и стол с чашками, стаканами и огромным самоваром, величественно пыхтевшим. На диване сидела женщина лет двадцати пяти, которой бледное, болезненное лицо выражало следы долгих и тяжких страданий. На руках ее спал ребенок; крупные слезы, как роса на розовом листке, замерли на его щеках.
Они поздоровались, и Полинька спросила, прислушиваясь к шуму соседней комнаты:
- А что, у вас опять гости?
- Да, - со вздохом отвечала хозяйка. - Ты лучше спроси, - прибавила она с странной улыбкой: - когда у нас их не бывает?.. Разве его дома нет!
И она осторожно положила сонного ребенка в кроватку, потом подошла к другим детям, спавшим в той же комнате, и, оправляя подушки, спросила:
- Ты что-то не весела сегодня? Лицо Полиньки вдруг потемнело.
- Я принесла тебе нерадостные вести, - отвечала она, и глаза ее наполнились слезами.
- Что такое?.. что случилось? - с участием спросила хозяйка.
Полинька вздыхала... Громкий, дружный хохот нескольких голосов, неожиданно раздавшийся в ту минуту из соседней комнаты, заставил всех вздрогнуть. Грудной ребенок заплакал раздирающим голосом; хозяйка побледнела и кинулась успокаивать его.
- Да они детям уснуть не дадут, - заметила Полинька.
Хозяйка не отвечала, но в каждом взгляде ее на дверь выражался печальный упрек.
- Какое горе у тебя, Полинька? - спросила она, желая переменить разговор.
Пересказывая приятельнице свое горе, Полинька долго крепилась; наконец сил у нее не стало: она расплакалась.
- Полно! о чем плакать? вы еще молоды. Ну, что было бы хорошего, если б вы теперь обвенчались? ни у него, ни у тебя ни гроша...
- Да, я знаю, что нельзя!.. - отвечала Полинька, отирая слезы: - а все-таки мне грустно... мало ли что может случиться....
- Одно может случиться, что он разлюбит тебя. Так пусть лучше разлюбит, пока не обвенчались... а то дети...
Надежда Сергеевна тяжело вздохнула.
- О, он меня не разлюбит! - самодовольно отвечала Полинька. - Я пришла к тебе посоветоваться, - продолжала она, приняв важный вид: - не знаешь ли ты, у кого денег взять под залог?
- А тебе разве нужно?
- Да, мне нужно заложить часы и ложки...
- На что? - встревоженно спросила Надежда Сергеевна.
- Да у него нет денег на дорогу. Он хотел остаться здесь на месяц, чтоб заработать, да я подумала: он такой ветреный, пожалуй, опять решимость пройдет... так я лучше хочу дать ему денег...
- Смотри, не скоро опять выкупишь.
- Отчего? я еще больше буду работать, когда он уедет.
- Хорошо, если так, а то бог знает что может случиться.
- Да что же случится!
- Захвораешь.
- И выздоровлю.
- Я бы тебе сама денег дала, - со вздохом сказала Надежда Сергеевна, - да как просить у него...
- Нет, полно, - перебила Полинька, - как можно! тебе самой нужно... у тебя дети! Я за себя не боюсь: я одна...
- У моего мужа есть знакомый, - он еще с ним в компании, - который, говорят, дает деньги.
- Кто он?
- Да он, кажется, теперь здесь...
Хозяйка подошла к двери, и, отняв сбоку занавеску, заглянула в соседнюю комнату.
- Точно здесь, - сказала она, - у него пренеприятное лицо; но муж говорит, что он отличный человек.
Полинька тоже полюбопытствовала заглянуть за занавеску.
В комнате, убранной с безвкусным великолепием, вокруг стола, установленного бутылками, сидело, ходило и лежало человек десять, с красными лицами и сверкающими глазами; они кричали, хохотали, чокались, целовались и пели. Полинька была скромна, но чувство скромности не переходило у ней в щепетильность и чопорность, и она с любопытством рассматривала холостую пирушку, которой не приводилось еще видеть ей ни разу в жизни, и не смущалась тем, что не на всех пирующих были галстуки, а на некоторых не было даже и сюртуков. Прежде всего, бросался в глаза господин, которому высокий рост, широкие плечи, огромный лоснящийся лоб и круглые красные щеки, удачно скрадывавшие своей одутловатостью непомерную величину носа, давали неотъемлемое право на название "видного мужчины". На глаза некоторых он мог назваться даже красавцем. Наряд его поражал пестротой и изысканной роскошью: в его шарфе горел брильянт, оскорблявший своей огромностью всякое чувство приличия, а толстые пальцы его жестких и красных рук усеяны были кольцами и перстнями, столько же безвкусными, сколько и богатыми. Во всю длину груди шла золотая толстая цепь; на животе тоже красовалось золото, в форме разных зверей, птиц и рыб. Его черные, довольно жидкие волосы, с висками, зачесанными к бровям, щедро натерты были фиксатуаром. Походку имел он величавую, а в маленьких, заплывших жиром глазах его выражались самодовольствие и презрительное высокомерие. Говорил он сиплым басом, резко и отрывисто, и хохотал - исключительно собственным шуткам - так, что стекла дрожали. Он беспрестанно обходил с бутылкой гостей, наполнял стаканы, непомерно проливая, и приставал с просьбами пить.
- Что ж, господа! - говорил он с упреком: - никто не пьет! Разорить, что ли, хотите Ивана Тимофеича?.. Ведь я для того купил, чтоб пить... ей-богу! или боитесь, нехватит на ночь?.. А Иван-то Тимофеевич на что?.. Стоит турнуть гонца к благодетелю... А? не правда ли?
Благодетель, к которому относились последние слова видного мужчины, господин с стеклянным лицом и стеклянными глазами, по всей вероятности винный продавец и главный потребитель своего товара, энергически отвечал:
- Для милого дружка и сережка из ушка; хоть бочку прикатим, слова не скажем!
- Уж еще мы не пьем! - возразил видному мужчине один рыжий гость обиженным голосом. - Да я еще за обедом водки три рюмки да хересу стакана четыре выпил... а ведь каждый стакан хересу бутылки шампанского стоит!
- Ну вот, - перебил его видный мужчина, - расхвастался! десять человек... а что выпили? стыдно сказать! всего... всего, - заключил он тоном тончайшей иронии, - третью дюжину допиваем!
Раздался дружный хохот гостей, покрытый собственным хохотом видного мужчины.
- Борис Антоныч, сделайте одолжение!
Господин, к которому теперь обратился видный мужчина, сидел на диване; видна была только его голова, которая висела почти над самым столом, резко отличаясь своей бледностью. Лицо маленькое, с миниатюрными, очень тонкими и нежными чертами, необыкновенно черные курчавые волосы, изредка пересыпанные седыми, проницательные большие глаза, радостно вращавшиеся кругом, и густые нависшие брови, которые, казалось, неохотно расправлялись вопреки своей привычке хмуриться: таков был Борис Антоныч.
- Вы знаете, что я не могу много пить, - отвечал он тонким и приятным голосом.
- Для меня! - неумолимо возразил видный мужчина, двинув к нему стакан, который пришелся почти на одной линии с носом курчавого старичка.
- Для вас - извольте! Я не знаю, чего бы я не сделал для почтеннейшего нашего Василия Матвеича! да и каждый из нас... не правда ли, господа?
- О, разумеется!
- Василий Матвеич, - продолжал курчавый старичок, - между нами голова. Ему на роду написано ворочать миллионами.
- Вашими устами мед пить! - отозвался видный мужчина, лицо которого засияло, и протянул к старику стакан.
Они чокнулись и выпили.
- Сто лет жить, сто миллионов нажить! - воскликнул курчавый старичок, поставив свой стакан. - Уж как Василий Матвеич вздумает покутить, так у него стыдно становится отказываться... Такое радушие - все нараспашку... десяток гостей назовет, а на сто вина закупит! хе, хе, хе!..
И курчавый старичок залился сухим, дребезжащим смехом.
- Уж кутить, так кутить! - величаво заметил видный мужчина.
- И надо правду сказать, - продолжал курчавый старичок, - кутить он кутит, да и дела не забывает. И бог знает, когда у него хватает на все времени! Человек светский, общество любит; утром - на завтраке; там, глядишь, обед дома, и за обедом гостей тьма; там в театре... как же?.. нельзя и не повеселиться... мы ведь не хуже других. Денег, слава богу, довольно... надо свое сословие поддержать! хе, хе, хе!.. а оттуда частенько к цыганам, к Матрене Кондратьевне... а? есть тот грех?
- Дело житейское, - с гордостью отвечал видный мужчина.
- Думаешь, дело ждет... интерес упущен!.. Не тут-то было! и дело идет своим чередом, товар принят, почта отправлена, счета поверены... а все он же, Василий Матвеич!.. все он! без него в магазине ничего не делается!
И тут курчавый старичок лукаво посмотрел в правый угол, где молчаливо сидел человек с угреватым лицом, худо одетый, худо выбритый и худо причесанный. При взгляде старика по толстым потрескавшимся губам его пробежала злая, радостная улыбка, и он незаметно кивнул головой.
- Не понимаю, просто не понимаю такой деятельности, - продолжал курчавый старичок. - Да научите меня, Василий Матвеич, вашему секрету! я вот едва умею справиться с моим маленьким хозяйством.
- Очень просто, - глубокомысленно отвечал видный мужчина, - строжайший порядок... ежеминутная отчетность, исполнительность?.. аккуратность... все по часам... строгость... ночи не спишь за делами...
- Я так и думал! - воскликнул курчавый старичок и опять лукаво взглянул в правый угол и получил в ответ ту же ядовитую, радостную улыбку. - Вот после того и судите о людях по наружности! А ведь другой, посмотревши на жизнь Василия Матвеича, как он то в театре, то у цыган, то на попойке, то у себя банкет задает, подумает сдуру, что он - извините, почтеннейший Василий Матвеич, - пустейший и ленивейший человек, за которого все делает какой-нибудь приказчик.
Курчавый старичок переглянулся с дурно причесанным господином.
- ...и которому, - заключил он любезнейшим и добродушнейшим голосом, - не миновать банкротства! ха, ха, ха! не правда ли, господа?
Курчавый старичок залился своим звонким смехом и светлым, добродушным взглядом обвел все собрание.
Никто, казалось, не заметил, что смех его отзывался зловещей иронией, и все добродушно смеялись вместе с ним, и всех громче и добродушнее смеялся сам видный мужчина!
Худо выбритый гоподин тоже смеялся в своем углу.
- Выпьем же, господа, - воскликнул Борис Антоныч, - за здоровье почтеннейшего и деятельнейшего Василия Матвеича.
- Выпьем! выпьем!
- Вина! - закричал восторженно видный мужчина.
Принесли вино, хоть и в прежних бутылках было еще довольно; пробка хлопнула, и видный мужчина начал наливать.
- А Харитону-то Сидорычу, - заметил Борис Антоныч, указывая на дурно выбритого господина, - помощнику-то вашему... хоть, правду сказать, вы не очень нуждаетесь в помощниках... хе, хе, хе!
Старик опять засмеялся и лукаво щурился то на видного мужчину, то на его помощника.
- Нальем и Харитону Сидорычу, - отвечал видный мужчина, терпеливо выжидая с нагнутой бытылкой, пока осядет пена в стакане старичка. - Харитон Сидорыч! - продолжал он, дополнив стакан, совсем другим тоном: - что вы там, заснули, что ли? рыбу удите?
- Чего изволите? - подобострастно сказал худо причесанный господин, почтительно вставая.
- Приросли, что ли, к месту-то, батюшка? мне гостей помнить или вас? Могли бы и сами подойти... я вина не жалею... давайте стакан.
Харитон Сидорыч подошел со стаканом, и, когда видный мужчина наполнил его, он молча возвратился на прежнее место.
- Уф, руку отморозил! - сказал видный мужчина, ставя на стол порожнюю бутылку.
- Здоровье Василия Матвеича!
Все взяли стаканы и встали. Встал и курчавый старичок, но он почти не сделался выше.
- Скажи, пожалуйста, - обратилась удивленная Полинька к своей приятельнице, - тут есть какой-то маленький старичок. Что он, без ног, что ли?
- Нет, он уродец, горбун.
- А кто он такой?
- Да в компании с моим мужем. Вот он-то и дает деньги...
- А какой странный, сколько ему лет?
- Говорят, уж пятьдесят с лишком.
- А лицо, точно как у ребенка; волосы почти все черные! А глаза-то, глаза...
- У него отличные глаза, - заметила Надежда Сергеевна.
- Да, большие, черные, только как противно их прищуривает! А брови как нахмурит вдруг, так даже страшно делается... Он, должно быть, презлой...
- Муж уверяет, что он прекрасный человек... - Он так хвалит твоего мужа...
- Муж говорит, что он даже бедным помогает.
Вдруг занавеска с шумом распахнулась: вошел видный мужчина. Его глаза так блестели, щеки были так красны, а телодвижения так размашисты, что Надежда Сергеевна испугалась и побледнела.
- Что нужно? - быстро спросила она.
- Пуншу! - отвечал видный мужчина. - Мы пили, пили шампанское... да что толку?.. Только слава, что вино!.. Так уж вы, Надежда Сергеевна, поусердствуйте, а мы всегда с нашей благодарностью.
И он хотел обнять ее. Но она с отвращением уклонилась.
- Полно, пожалуйста; не нежничай! лучше перейдите в другую комнату, а то детей перебудите!
- Дети... а! Петька, вставай!
И видный мужчина шел к кроватке ребенка.
- Тише; ну зачем вы его поднимаете? - сказала Полинька, скрывавшаяся в углу комнаты.
- А, Палагея Ивановна! как поживаете? не угодно ли к нам? - закричал видный мужчина.
Надежда Сергеевна дернула Полиньку за платье и покачала головой.
- Нет, я сейчас пойду домой, - отвечала Полинька.
- Ну, как желаете.. Так налей же пуншу, да позабористей!.. Ну, что хмуришься?.. ведь ты у меня умница!
И он обнял ее за талию,
- Оставь меня! - сердито сказала она.
- Не годится, нехорошо! Добрая жена не должна сердиться на мужа... муж глава... Ее дело смотреть за детьми... Ах, дети! дай я их покажу!
- Они спят, не трогай! - твердо сказала мать, подходя к кроватке сына.
- Не умничай! - сердито возразил видный мужчина.
- Я не позволю, не позволю!
И она смело посмотрела ему в глаза. Но он подошел, к кроватке и закричал:
- Эй! Петька! вставай!
Сын проснулся и приподнялся.
- Вылезай: пойдем кутить!
- Боже! - воскликнула мать и в изнеможении села на диван.
Видный мужчина взял ребенка и в одной рубашке понес его к гостям.
Ребенок начал плакать; отец грозил ему:
- Ну, молчать, а не то смотри!
Полинька подошла опять к занавеске и видела, как он поднял ребенка над головой и закричал:
- Господа! вот вам будущий книгопродавец Кирпичов; прошу любить да жаловать!..,
- Я боюсь, чтоб они не дали ему вина! - с отчаяньем сказала мать и тоже подошла к занавеске.
Отец учил сына танцевать; сын хмурился и готовился разреветься.
- Господа, выпьем за здоровье будущего миллионера!.. - сказал маленький горбун, - Хе, хе, хе!
- Браво, браво! - гаркнули все так дружно и громко, что ребенок страшно испугался, кинулся к отцу и пронзительным плачем присоединился к общему хору.
- Вина, скорей вина! - закричал видный мужчина, и остальные заревели:
- Да будет он достоин своего отца!
Чокнулись и выпили.
- Мама! - простонал ребенок.
- Господа, - заметил видный мужчина, - извините будущего миллионера: ему хочется спать... Скорей еще вина!
Пробка щелкнула, вино зашипело. Артельщик, красный столько же, как и гости, непомерно лил через край.
Видный господин подошел к столу взять стакан; Петя почувствовал себя свободным и бегом пустился к дверям, бойко топая маленькими ножками; мать приняла его в объятия, крепко прижала к сердцу, и ее крупные слезы падали на детскую головку...
- Прощай, я пойду домой, - сказала Полинька, грустно смотря на Надежду Сергеевну.
- Прощай; как же ты одна пойдешь?
- Возьму извозчика. А ты дай мне адрес того горбуна: я завтра понесу к нему свои вещи.
Позвали артельщика и спросили адрес.
- Ты проси больше, - заметила Надежда Сергеевна, когда красный артельщик, наговорив кучу лишних слов, удалился нетвердым шагом. - Он даст тебе втрое меньше, чем ты попросишь...
- Отчего?
- Уж у них так водится, говорит мой муж: иначе нельзя... Впрочем, муж говорил, что он честный человек.
- Я завтра непременно пойду к нему. Прощай!
- До свидания, Полинька! Смотри, не раздумай, не отговори своего жениха! Поверь мне: если он тебя истинно любит, так не разлюбит в два, в три года... А не то вы еще можете оба раза по три влюбиться.
Проводив такими словами свою приятельницу, Надежда Сергеевна стала укачивать ребенка.
В соседней комнате по-прежнему раздавались веселые крики и хохот, а лицо бедной матери становилось все задумчивей.
О чем она думала? какие мысли, какие воспоминания омрачили ее лицо, и всегда невеселое?..