Три страны света - Некрасов Н.А.

Роман

Верxне-Волжское книжное издательство, Ярославль, 1965
OCR Бычков М.Н.

Часть седьмая

ИСТОРИЯ ГОРБУНА

Глава II

СИРОТА

У Бранчевских родился сын; Борьку совершенно забыли. Воротиться в столицу Бранчевский уже и не думал. К флигелю наделали пристроек, так что он стал походить на отдельный дом; маленький сад расчистили, испестрили дорожками и цветниками...
А старый дом все больше гнил, старый сад все больше глох.
Старожилы дворни рассказывали своим детям, будто господа потому не живут в старом доме, что боятся старика с заступом. Дед Бранчевского, говорили они, по какому-то договору уступил дом во владение старику, и таинственный старик грозился обрушить несчастье на того, кто осмелится поселиться в его владении.
Никто из детей не решался бегать в старый дом, гулять по старому саду, кроме Борьки. Борька прятался туда от злых насмешек своих товарищей; из веселого мальчика он давно уже превратился в угрюмого и злого. Он не мог скоро бегать и не принимал участия в играх, а садился куда-нибудь в темный угол и оттуда следил за товарищами. И только тогда смеялся он, если кто-нибудь упадет и ушибется или когда завяжется драка. По мере того как подрастал Борька, резче и резче выказывались в нем ожесточение, дикость и злоба ко всем. Он пропадал по целым дням, бегая в покинутом саду. Там открыл он множество дорожек под разросшимися кустами. Медленно прохаживался горбатый мальчик по этим дорожкам, передразнивая походку старших: это было его любимое занятие. Неописанное наслаждение находил он, забравшись на чердак пустого дома и спрятавшись там, тихонько бросать камешки в играющих детей, которые с ужасом разбегались, повторяя: "Старик! старик!"
Борька важно прохаживался по залам, гордо отдыхал на креслах, обезображенных молью, иногда протирал пыльное зеркало и долго разглядывал свой горб. Он делал западни крысам, разорял птичьи гнезда, бросал, мух на съедение паукам и с наслаждением прислушивался к их тоскливому жужжанью. Так проводил свои дни Борька в пустом доме.
Мать лежала больная. Она сердилась на сына за его холодность к ней, за его угрюмость и злобу; а Борька всякий раз повторял:
- А зачем я с горбом родился?
Мать плакала, божилась, что злые люди из зависти погубили его. Тогда Борька сжимал кулаки и ворчал сквозь зубы:
- Уж я им, как вырасту!..
Наталья все больше и больше слабела, она чувствовала приближение смерти и упрашивала своего сына не отлучаться от нее.
- Дай мне насмотреться на тебя, мой соколик, касатик ты мой! Не дай своей родной матери умереть на чужих руках, - плача говорила ему мать.
Борьке было уже десять лет; он тронулся мольбами своей больной матери и почти не отходил от ее кровати. Изба была душная и мрачная; стоны да оханья Натальи иногда наводили такой страх на Борьку, что он кидался в пустой сад и, обежав его, возвращался с новым запасом терпения.
Мать же, стараясь удержать при себе сына, слабым голосом рассказывала ему нелепые и страшные сказки, а когда сказки истощились, перешла к самой себе. Обняв своего горбатого сына, она выла, приговаривая:
- На кого-то я тебя оставлю, круглая моя сиротка, без родных, без матери, заедят тебя злые люди... и отец то тебя забыл! Ох-хо-хо!
- Разве мой отец жив? - вырываясь из рук матери, спрашивал Борька и вопросительно смотрел на ее бледное лицо.
- Умер, умер, родной мой Борюшка! - поспешно отвечала мать. - Не в добрый ты час родился на божий свет. Да не брани свою мать злосчастную! - продолжала больная, обнимая сына и целуя его руки. - Ты моя радость, ведь ты у меня, как перст, один, одинехонек, погубили нас с тобою злые люди да их наветы на нас, сирот.
Наталья болезненно рыдала.
- Полно, матушка! - сквозь слезы говорил Борька, проводя рукой по ее иссохшей щеке и утирая ее слезы.
Раз ночью Наталья охала, стонала и поминутно будила сына.
- Боря, а Боря!
- Что тебе, матушка?
- Встань, встань, родимый! ох, мне тяжело! зажги-ка, Борюшка, лампаду, я хоть помолюсь. Ох-о-ох!
И больная металась на постели.
- Да лампада горит! - отвечал сонный сын потягиваясь.
Прошло несколько минут.
- Боря! Боря! - испуганным голосом воскликнула мать.
- Что тебе, матушка, нужно? - подойдя к постели, спросил сын.
Больная выставила свои костлявые руки из-под одеяла и жалобно сказала:
- Боря, дай я тебя обниму! Глаза, - прибавила она с испугом, - словно что застит, и так душно здесь.
Она указала на грудь.
- Раскрыть дверь, матушка? - тревожно спросил сын, нагнувшись к лицу матери, которая, как слепая, ощупала его лицо и жадно стала целовать.
- Боря!
- Что? - сквозь слезы спросил Боря, растроганный судорожными ласками своей матери.
- Зажги свечи у образа, да побольше! я хочу на тебя посмотреть; что-то больно темно, Боря!
Больная начала протирать глаза.
- Скорее же, скорее! - говорила она с трепетом.
Сын кинулся зажигать свечи, лежавшие на деревянном углу, под образами. Он уставил весь угол зажженными свечами, а мать все повторяла:
- Еще, Боря, еще, родимый!
- Больше нет! - с удивлением сказал Боря.
- Ну! ладно. Поди сюда!
И мать силилась приподняться. Сын близко наклонился к ней. Она дрожащими руками старалась снять с своей шеи маленький образок.
- Что ты хочешь, матушка? - ласково спросил сын.
Мать молча указала на образок, сын снял его; больная набожно перекрестилась, поцеловала образок... Вдруг все тело ее задрожало, она приподнялась, схватила сына за голову, прижала судорожно к своей иссохшей груди, поцеловала и простонала:
- Господи, услышь мою молитву!
И больная приложила свой образок к голове сына и медленно опустилась на подушки.
- Мама, сударыня моя, голубушка, сродная ты моя! - закричал сын, поддерживая мать; но она молчала. Боря начал метаться у ее ног и с воем приговаривал:
- Золотая моя, сударыня моя, лебедушка моя!
- Боря! - слабо сказала мать.
Он встрепенулся и кинулся к ней.
- Боря, сними с пояса ключ от сундука, - едва внятно пробормотала больная.
Он исполнил ее желание: снял ключ, висевший у нее на поясе.
- Ну, где он? И больная ловила руками ключ.
- А, вот!.. Слушай, Боря, слушай! - таинственно сказала она.
Боря весь превратился в слух.
- Смотри... сундук; направо под душегрейкой... лежит ларец... завернут в тряпицу... да ты слышишь ли меня?
И мать искала руками сына, Который уже сидел на корточках перед раскрытым сундуком и рылся.
- Боря, где ты? послушай свою мать! ведь это я тебе скопила, это все для тебя, мой касатик; отец-то твой богат, да все злые люди. Ох я, горемычная!
Сын не слушал ничего. Наконец он радостно закричал:
- Нашел!
Голос у больной стал тверже.
- Боря! слушай, слушай, что я тебе хочу сказать... Больная скрестила руки и, стараясь собраться с силами, продолжала:
- Ведь Антон не отец твой...
- Что тут лежит? - перебил Боря, подавая ей ларец. ... Больная с испугом ощупала ларец.
- Деньги, Боря, деньги... спрячь их, спрячь! а то отнимут у тебя...
Сын в испуге вырвал ларец из рук матери и прижал его к своей груди.
- Спрячь их, Борюшка! они злые, возьмут последнее у сироты, - тоскливо сказала мать и вдруг привстала. - Ты спрячь их в землю, - прибавила она таинственно, - а как вырастешь, и возьми тогда.
- А старик с заступом? - заметил сын, продолжая крепко держать ларец.
- Нет, он не возьмет, он не обидит сироту! - и с надеждой и со страхом отвечала больная. - Слушай, Боря, ты спрячь деньги куда-нибудь в другое место, подальше!.. Поди же ко мне, поди, дай мне еще посмотреть на тебя; что-то темно, Боря, зажги еще свечу!
Сын оглядел комнату и сказал:
- Да светло, матушка, ведь так вся: изба и горит... Ты погоди, я сбегаю, спрячу только...
- Нет, родной, останься! - в испуге закричала мать.
Но Боря уже юркнул в дверь.
- Боря, поди сюда, Боря, родимый ты мой, я тебе все скажу, все; я грешница... Боря, где ты? ох, мне тяжело!..
И больная стонала, разводила по воздуху костлявыми руками, тоскливо мотала головой, нежно звала своего сына. Потом она начала бормотать несвязные слова.
А Боря в то время бежал по старому саду; ночь была темная, воздух сырой. Боре было страшно, он прятался за кусты, выбирал место и начинал усердно рыть землю, но вдруг бросал работу и бежал, дальше. Наконец он кинулся в пустой дом, прятал там ларец во все углы, но через минуту вынимал его и в страхе бегал по комнатам. Воротившись снова в сад, Боря осторожно спустился к развалившемуся каскаду, густо обросшему кустарником; там он долго рыл землю; наконец, отдохнув немного, положил в глубокую яму ларец, засыпал его землей и стал сдвигать с места тут же лежавший камень, весь поросший мхом. Не по силам десятилетнему мальчику была тяжесть, и Боря с досады топал ногами, рвал на себе волосы, но, отдохнув, снова принимался за работу. Наконец сила воли победила. Окончив работу, Боря почувствовал новый страх, сильнее прежнего, и дрожал, как в лихорадке. Ему казалось, что весь сад наполнился народом с заступами и лопатами, все толпились к нему, чтоб открыть его ларец. Откуда ни взялось также множество хищных птиц; они летали над его головой, махали крыльями и так пронзительно кричали, что Боря зажал уши. Вдруг в саду раздался страшный треск, камни посыпались с каскада и с грохотом катились на Борю; Боря поднял глаза и увидал старика с заступом. Весь в белом, старик грозил Боре-лопатой и тихо смеялся. Боря без чувств упал на камень.
Стало слегка рассветать, когда Боря очнулся. Сад был весь в тумане, уныло гудели доски, сторожа лениво перекликались у барского дома.
Боря робко выглянул из каскада и, собравшись с силами, пустился бежать домой. Вбежав в избу впопыхах, он радостно крикнул:
- Матушка, спрятал!
В избе было тихо, свечи догорели, лампада едва теплилась. Боря остолбенел, он как будто боялся подойти к больной матери и снова закричал:
- Да слышишь ли ты, матушка? спрятал!
Ответа не было; Боря кинулся к матери, схватил ее за лицо, потом за руки, но она была уже холодна. Боря вскрикнул и отскочил от матери... Постояв с минуту посреди избы, он кинулся к себе на постель, завернулся с головой в тулуп и так пролежал до тех пор, пока не вошла знахарка, пользовавшая Наталью. Она толкнула Борю и сказала:
- Вставай! что дрыхнешь? ты смотри, сродная твоя богу душу отдала!
Борька бессмысленно посмотрел на знахарку и еще крепче закутал голову.
Менее чем в полчаса в избу набралась куча баб и детей. Каждый желал заглянуть на посинелое лицо покойницы.
- Где Матвеевна? что нейдет? - сказала одна баба.
- Горемычная! - подхватила другая. - Ведь у ней окромя горбуна никого нет!
- Некому и поплакать-то! - слезливо заметила третья.
- Ох, моя сиротинушка! ох, моя лебедушка! ох-хо-о-о! - протяжно и пискливо завыла четвертая старуха.
К ней присоединились остальные, и вой огласил избу. На пороге явилась высокая, толстая и краснощекая баба Матвеевна; она повела своими серыми соколиными глазами кругом и Дико застонала:
- А-а-а... родная моя, по-ки-ну-ла ты на-нас, а-а-а... по-ки-ну-а-у...
Матвеевна, заняв первое место у постели покойницы выла и причитывала с увлечением, тогда как почти все остальные бабы подтягивали ей лениво.
Борьке стало душно, он сбросил с себя тулуп, посмотрел на мать и жалобно застонал. Все стихли, как будто почувствовав, что слезы их неуместны, и с минуту молча прислушивались к горьким рыданиям сироты. И тут Матвеевна первая пришла в себя: она подошла к Борьке и над самым ухом стала ему подтягивать; Борька вскочил, растолкал народ и, выбежав из избы, пустился в пустой дом. Там оставался он целый день и только к ночи, досыта наплакавшись, пришел к избе. Раскрыл дверь, он остановился на пороге: мать его уже лежала на столе, вся в белом; желтые свечи горели у изголовья... Сначала Борька не решался войти, но, увидав раскрытый сундук, из которого Матвеевна уже повыбрала все, что было получше, кинулся в избу и стал шарить в нем. Он перешарил все уголки, все чего-то искал; наконец утомленный упал к холодным ногам матери и так пролежал до утра. Утром он опять ушел и только к ночи воротился домой.
Настал день похорон. Матвеевна до последней минуты отлично исполняла свое дело. Когда стали прощаться с покойницей, она притащила Борьку за руку в избу и завыла:
- Простись... ты... с... с своей су...да...ры...ры...ней ма...тушкой! - Тут Матвеевна крепко сжала его руку.
- Оставила она тебя... сиротку, убогого... о-о-о...
Борька чувствовал боль в руке, но не знал, чего хочет Матвеевна, и робко глядел на других баб; бабы делали ему гримасы.
- Да простись же!
И Матвеевна толкнула его к матери. Борька проворно перекрестился и, поцеловав матушку в холоДные губы, с испугом отскочил и спрятал свою голову в платье Матвеевны, которая с воем повела его за гробом.
В церкви Борька не плакал; он с любопытством смотрел на лица присутствующих, но когда стали опускать гроб, он вдруг вырвался из рук Матвеевны, кинулся к могиле и дико закричал:
- Ай, отдайте мне матушку!
Гроб скрылся на дно ямы. Борька в испуге вопросительно глядел на всех; Матвеевна притянула его к себе, и он в ужасе, весь дрожа, смотрел, как начали засыпать землей его матушку. Потом он вырвался из рук Матвеевны и бегом пустился домой. Матвеевна и другие бабы с обычными прибауточками воротились с похорон, и никто не вспомнил, куда девался Борька; он сидел в диком саду, забившись в кусты; на коленях его лежал раскрытый ларец; он любовался серьгами и кольцами своей покойницы матери и заботливо пересчитывал деньги.