Три страны света - Некрасов Н.А.

Роман

Верxне-Волжское книжное издательство, Ярославль, 1965
OCR Бычков М.Н.

Часть четвертая

Глава I

ПОДГОРОДНЫЙ ДИКАРЬ

Солнце едва взошло и озолотило предметы, как уже на высокую гору, в окрестностях Петербурга, взбиралась небольшая компания молодых людей. Впереди шел румяный мужчина, лет сорока с лишком, но свежее всех остальных. Лицо у него было доброе и привлекательное; он бодро взбирался на гору, поощряя своих товарищей, которые следовали за ним будто по принуждению.
- За тобой не поспеешь, Тульчинов! - заметил один юноша, с изломанными манерами и одетый очень вычурно для прогулки по горам. Его лакированные башмаки скользили по траве, а шелковые пестрые чулки были смочены росою.
- Вы ленивы, господа, - сказал Тульчинов и, сделав последний шаг, очутился на горе. - Уф, как хорошо здесь! - вырвалось у него невольно, когда он огляделся кругом. - Вот вам награда, господа, за ваш сон! - прибавил он, обращаясь к своим отставшим товарищам.
Свежий и тихий утренний ветерок пахнул ему в лицо, и, будто приветствуя утро, он снял фуражку и с минуту любовался картиной природы. Под его ногами был крутой берег; небольшая река шумно текла, крутясь и пенясь около острых камней, торчавших из воды. Противоположный берег, испещренный обрывами, угловато торчавшими камнями, глубокими впадинами, поднимался высокою стеною, почти скрывая горизонт. Ни травы, ни другой зелени не было на верхушке его; известь как снег покрывала его на большое пространство. Только одна тощая сосна, все корни которой были на виду, как скелет, торчала на обрыве.
Зато на горе, где стоял Тульчинов, все было покрыто свежей зеленью и цветами. Вдали виднелся лес в утреннем тумане, который, покидая землю, будто нехотя, медленно поднимался к небу, оросив при прощаньи изобильными слезами каждую травку. Вся зелень была влажна, и на листьях висели капли росы, сверкавшие, как брильянты, и готовые упасть при малейшем дуновении ветра. Казалось, вся растительность плакала о скоро промчавшейся ночи, как плачет красавица, проводившая своего возлюбленного: слезы, отуманившие ее глаза, придают ей еще больше прелести. Цветы, защищаемые туманом от лучей солнца, лениво расправляли свои сложившиеся листочки и долго хранили капли влаги. Величаво поднималось солнце из тумана, рассыпая свои горячие лучи всюду, и, наконец, почувствовав его могущество, цветы обернули свои головки к его лучам, как бы прося солнце высушить их слезы. Птицы радостно пели, перелетали с дерева на дерево, прыгали с сучка на сучок и перекликались, с жадностью прикладывая свои носики к листьям дерева.
Городскому жителю редко случается видеть природу, особенно встречать утро среди лесов. А когда и случается ему засидеться в гостях за картами до рассвета, так, возвращаясь домой, он страшно зевает, глаза его сжимаются, голова тяжела, и прекрасное утро, напротив, сердит его, потому что жаркие лучи солнца режут ему глаза. Он спешит домой и радуется, что непроницаемые занавески защищают его от докучливого солнца.
И Тульчинов и присоединившиеся к нему товарищи с минуту молчали, пораженные картиной "чудесного утра. Они с жадностью впивали влажный воздух.
- Как хотите, господа, а я посижу здесь, - сказал, наконец, Тульчинов.
И, сняв с себя непромокаемый пальто, он бросил его на траву, лег лицом к небу и, прищуривая глаза, с наслаждением глядел на облака. Остальная компания последовала его примеру. Только юноша в лакированных башмаках не находил себе места, потому что его туалет был слишком изящен и легок, чтоб лечь на траву.
- Как мы все глупы, господа, - начал Тульчинов, глядя в небо, - живем в душном городе, вечно в комнатах!
- Нельзя ли меня исключить! - перебил с досадой юноша в лакированных башмаках, с ужасом ощупывая свой полусюртук светлого цвета, который запачкался травой и был сыр.
- Почему тебя исключить? - ты тоже городской житель, - сказал Тульчинов.
- Потому что я желаю остаться им навсегда и не сожалею, что встаю так поздно.
- Юноша сорвал полевой цветок, вдел его в петлю своего сюртука и начал любоваться им.
Тульчинов привстал: казалось, он хотел спорить, но, увидав, что все внимание его противника поглощено эффектом бутоньерки, лег по-прежнему и сказал:
- Мы во многом виноваты: наши физические болезни все от нас же происходят, а затем и душевные.
- Давно ли вы сделали это открытие? - заметил молодой мужчина, сухой и бледный.
- Сейчас, - весело отвечал Тульчинов. - Я в городе часто бываю сердит: мне то не нравится, другое: поеду за город - и все забываю: природа меня мирит с людьми, с их низостями, с их...
- Мне кажется, природа вас озлобляет, потому что я в первый раз слышу от вас, что люди низки, - перебил его худой и бледный молодой человек и закашлялся очень подозрительно.
- Поверьте мне, я люблю людей и готов пожертвовать для их блага своей жизнью.
- Может быть, вам жизнь надоела? Мы всегда то отдаем другим, что нам не нравится или никуда не годится.
- Совсем нет! - возразил Тульчинов.
Но бледный молодой человек с жаром перебил его, продолжая начатую мысль:
- Почему, если вы имеете нужду, вам прежде всего предлагают дружбу, сожаление, а не деньги?
- Не горячитесь; я знаю очень хорошо людей, понимаю их эгоизм, но я, я очень люблю жизнь в эту минуту.
И Тульчинов с наслаждением осмотрелся кругом.
- Надо уметь пользоваться ею, а жизнь очень хороша, - прибавил он.
- Да, она хороша, но не для всех. Например, завтра вместо этой травы я увижу зеленое сукно, вместо этого леса - кучу перьев, вместо воды - чернила! Теперь я взобрался по мягкой траве на гору; завтра я должен буду взойти в четвертый этаж, чтоб просидеть в душной комнате несколько часов. Нет, я не так скоро мирюсь с жизнью и прощаю ей.
Молодой человек покончил речь сильным кашлем, и от волнения на его бледных и впалых щеках выступил багровый румянец.
Несколько голосов восстали против него, а некоторые за него.
- Вот откуда вытекают наши страдания; из злопамятности! Я так все простил и все забыл, - сказал торжественно Тульчинов.
- Очень понятно; сравните меня с собою: кто поверит, что вы гораздо старше меня?
- Что ж! вы больны, а я здоров: ваши страдания вас состарили прежде времени.
- Ведь и вы страдали? - язвительно спросил бледный молодой человек.
- Да, но я их вынес; вы слабее меня; вы...
- Нет-с, извините, тут есть другая причина. Вы страдали из прихоти!
Все засмеялись; особенно заливался юноша в лакированных башмаках, как будто отмщая Тульчинову за утреннюю прогулку, которую он устроил.
- Как из прихоти? - спросил удивленный Тульчинов.
- А вот как: вы страдали, лежа на диване и куря дорогую сигару, а я страдал, умирая с голоду и холоду. Вы, господа, имеете об этом чувстве, которое называют страданием, очень приятное понятие...
И бледный молодой человек обвел насмешливым взглядом всю компанию и продолжал:
- Вам есть хочется? у вас аппетит? - вы радуетесь, потому что вас ожидают тонко приготовленные блюда. Я же, я до сих пор без страха не могу чувствовать голод: мне все кажется, вот я опять перечувствую унижение, злобу на свое бессилие, как в былое время, когда над головой моей пируют гости, а я, я думаю, где взять обед... Вы живете с людьми по вашему вкусу, а я жил с теми, с кем столкнет необходимость. Вы не знали отказа своим прихотям, а я разучился их иметь. Ну, а остальные чувства я делю поровну.
- Какие же? какие? - спросило несколько голосов разом.
- Обманутая любовь, дружба...
Тульчинов задумался и глубокомысленно сказал:
- Да! человек не может существовать без пищи.
- Следовательно, нам пора итти удить рыбу, а то мы останемся без обеда, - сказал юноша в лакированных башмаках, радостно засмеявшись своей остроте и вскочивши на ноги. - Господа, вперед... Marchons! {Пойдем. (Ред.)}
И он промурлыкал что-то нараспев по-французски. Все поднялись; один только бледный молодой человек продолжал сидеть, погруженный в задумчивость.
- Что же ты? - спросил Тульчинов.
- Идите, я здесь посижу, - отвечал он.
- Ну, как хочешь.
И Тульчинов поспешил догнать своих товарищей.
Оставшись один, молодой человек долго кашлял; у него показалась горлом кровь. Он скорчил отчаянную гримасу и презрительно улыбнулся вслед весело удалявшейся компании. С час просидел он на одном месте, устремив глаза на кончики своих сапогов. Его не занимали ни птицы, распевавшие и летавшие вокруг его головы, ни стрекоза, скакавшая и трелившая, ни травы, ни цветы; все жило и цвело вокруг него, а он думал о смерти!
Вдали послышался рожок. Тощее стадо, уныло побрякивая колокольчиками, с мычаньем взобралось на гору и медленно подвигалось вперед, пощипывая траву. Рожок смолк; позади стада показался пастух, мальчик лет семи. Длинные белые прямые волосы закрывали его миниатюрное лицо с белыми бровями и ресницами. Костюм его вызвал улыбку у молодого человека. На пастухе сверх толстой рубашки красовался шотландской материи жилет с человека таких размеров, что пройма руки приходилась мальчику по колено, а карманы болтались почти у ног, босых и грязных. Позади него шла беловатого цвета небольшая собака, столько же худая, как и ребенок. Пастух рвал цветы, хлопал бичом и что-то мурлыкал себе под нос. При виде человека он выронил цветы и, вытаращив на него глаза, остолбенел. Понемногу радостная улыбка озарила его лицо, серые глаза оживились; захлопав белыми ресницами, он кинулся бежать и спрятался за небольшой куст. Собака начала было лаять на молодого человека, но пастух прикрикнул на нее.
Молодой человек поманил мальчика к себе; пастух радостно кинулся из своей засады.
- Ты пастух? - спросил его ласково молодой человек.
Мальчик заиграл на рожке; вдали откликнулось ему мычание коровы.
- Ты русский или чухонец? Мальчик закивал головой.
- Куда ты идешь?
Мальчик заболтал по-чухонски, но, увидев, что его не понимают, покраснел, остановился на половине своей речи и указал на лес.
- Пойдем вместе, - вставая, сказал молодой человек и подал ему руку.
Мальчик весело запрыгал.
Молодой человек привел его к реке, где вся компания, сохраняя глубокое молчание, сидела с удочками в руках,, устремив жадные глаза на свои поплавки. Увидев пастуха, Тульчинов спросил:
- Откуда ты привел такого шута?
- Вот ребенок, который один-одинехонек по целым дням остается в лесах и полях, - отвечал молодой человек.
- Посмотрите, посмотрите!
Мальчик обнаруживал признаки живейшей радости: он осторожно забегал ко всем, заглядывал ласково каждому в лицо, любовался удочками. Осмотрев с. любопытством и радостным удивлением присутствующих, он вдруг исчез.
- Твой дикарь убежал, - заметил Тульчинов.
- Да, верно вспомнил свою обязанность, - печально сказал молодой человек. - Я не понимаю, как такой малютка может справиться со стадом? как он в реку не упадет? как он не боится оставаться один в лесу? Я помню, раз в детстве я чуть не у мер со страху, когда должен был пройти две темные комнаты.
- А все оттого, что у него нет ни матушек, ни нянюшек, которые бы пугали его нелепыми рассказами о домовых и нечистой силе.
В то время мальчик воротился. Он так бежал, что запыхался и раскраснелся; лицо его сияло торжеством. В руках его был лист папоротника, на котором ползали и крутились червяки. Он на минуту приостановился, поглядел на всех, как будто выбирая, кому принесть жертву, и жребий пал на доброе лицо Тульчинова. Тронутый такой любезностью дикаря, Тульчинов погладил его по голове. Признаки полнейшего счастья появились в лице и движениях чухонца: он смеялся, подпрыгивал, и естественная любовь человека к человеку живо выразилась в диком ребенке. Пастух занял всех и много смешил. Вдруг вдали послышался лай собаки. То был, видно, условный знак между дикарем и собакой, извещавший об опасности. Чухонец вздрогнул, побледнел и кинулся бежать. Скоро дикие звуки его рожка раздались в лесу.
Потолковав о нем, компания снова погрузилась в глубокое молчание...
К вечеру вся компания сидела на лужайке, невдалеке от трактира. Разговор вертелся около десятифунтовой щуки, вытащенной Тульчиновым. Пили чай по-английски, то есть с мясом и сыром. Половой, в розовой рубашке, в чистом переднике, с жирно намазанными волосами, кокетливо прислуживал, умильно улыбаясь и господам и тарелкам. Вдали показалось стадо, мычавшее на разные голоса; послышались слабые звуки рожка.
- Вот и наш, дикарь отправляется домой, - заметил Тульчинов, услышав рожок. - Послушай, любезный, - продолжал он, обращаясь к половому, - чей мальчик у вас в пастухах? здешний, что ли?
- Никак нет-с.
- Есть родные у него?
- Никак нет-с: сирота; нашинские мужики его на лето нанимают.
- А какая плата? - спросил бледный молодой человек.
- Известно-с, какая-с, - отвечал лаконически половой, приятно улыбаясь.
- То есть кусок черствого хлеба? а? - язвительно заметил раздражительный молодой человек.
- Известно-с, что следует ему есть: ведь он-с чухна, их тут много таскается, ихняя деревня недалеко от нашинской.
- Как же попал к вам мальчик? - спросил Тульчинов.
- Года-с три тому назад-с пришла нищая чухна с ребенком на руках наниматься в работницы. Лето пожила из хлеба и на зиму просится - знать, есть было нечего в своей стороне, - -да никто не взял... Ну, сами посудите, след ли мужику держать нищих, да еще чухну, - хотя нашинские мужики нельзя сказать, чтоб бедны были: у иного тысяч до тридцати есть капиталу, - с гордостью заключил половой.
- Отчего же такие развалившиеся избушки у них у всех? - заметил Тульчинов.
Половой с сожалением улыбнулся:
- Да на что-с мужику-с избу чинить? не в избе-с дело, лишь бы деньги были.
- Ну, а что же сделалось с нищей? - прервал молодой человек.
- Вот она-с все и пробавлялась милостынкой около наших мест, да вдруг, бог ее знает отчего, стала чахнуть, чахнуть и умерла, - отвечал половой с тою улыбкой, которую многие лакеи разного рода в разговоре с господами считают долгом сохранять на своем лице, даже рассказывая о смерти своих родителей, жен и детей. - Ребенка оставила, - продолжал половой, - тоже такого хилого. Мы, признаться, думали, что и он не переживет, да~ чухне что делается!
Половой улыбнулся.
- Кто же его взял к себе?
- Да никто-с: кому он был нужен-с?
- Кто же его кормил?
- Никто-с. Кто же станет его кормить-с! - отвечал половой, улыбаясь добродушию барина.
- Как же он остался жив?
- А уж так-с: чухна, известно, - живуча-с; мать свою звал все; потом его научили нашинские бабы просить на дороге милостыню: он только всего и знает по-русски, а уж который год живет у нас. Летом иной раз дня три пропадает; думают, верно с голоду умер, - нет-с, смотришь, вернется, да еще и грибов принесет или ягод!
Половой засмеялся и показал ряд гнилых зубов.
- Ну, летом он пастухом, а зимой? - спросил Тульчинов.
- Милостыню просит; да, признаться сказать, мало проезжающих зимой-то, торговля очень дурна-с, только свои мужики придут чайку выпить.
- Ну, так как же он?
- Да так-с: где-с дров натаскает, где в лес за прутьями поедет, - вот его и кормят за это; ну, известно, случается, что и не поест иной день, - весело прибавил половой.
Тульчинов переглянулся с бледным молодым человеком, который нетерпеливо вертелся и кусал губы.
- Позови его сюда, - сказал Тульчинов, увидав пастуха, который, провожая стадо, издали любовался своими знакомыми.
- Вот охота с пастухом толковать! - сердито заметил юноша в лакированных башмаках; но было уже поздно: половой нагнал пастуха. Мальчик в одну секунду очутился у стола и радостно смотрел всем в лицо.
- Ты устал? - спросил Тульчинов.
Чухонец закачал головой.
- Он только понимает, а не умеет по-нашински; а вот я-с так знаю по-ихнему, - с гордостью заметил половой.
Мальчика спросили, что он делал в лесу, - он весело запел какую-то чухонскую песню. Юноша в лакированных башмаках зажал уши, потом замахал руками и закричал:
- Довольно, довольно!
Мальчик замолчал, робко улыбнулся и, нагнувшись, вытащил из кармана своего огромного жилета засаленную колоду карт. Он подошел к Тульчинову и начал ее показывать ему.
Половой рассказал, что жилет и карты подарили мальчику в прошлом году какие-то господа, англичане, встретившись с ним в лесу.
Мальчика спросили, что он делает с картами, - он сдал по нескольку карт и бойко заболтал по-чухонски.
Никто - ничего не понял. Половой грозно прикрикнул по-чухонски, прибавив по-русски: "Глупый народ-с чухна-с!" И мальчик поспешно собрал свои карты и спрятал в карман жилета. Ему дали кусок ветчины, хлеба и сахару. Долго он вертел все это в руках, то нюхал ветчину, то робко лизал сахар. Вдруг он положил сахар на ветчину, попробовал раздавить и потом с наслаждением стал есть ветчину с сахаром. Хохот последовал за выдумкой мальчика; один Тульчинов с сожалением качал головой.
- Жаль бедного! - заметил он. - Голод лишил его вкуса!
- Да и к чему иметь вкус, когда нужно глодать черствый хлеб? - сказал раздражительный молодой человек.
Мальчик между тем лакомился с таким наслаждением, что даже забыл поделиться с своей собакой. Потом он поблагодарил каждого особо своими выразительными глазами, сиявшими радостью, и убежал.
Подали экипажи; приятели уселись и хотели ехать, как вдруг, весь запыхавшись, явился мальчик с огромным пучком полевых цветов в руках. Он оделил всех и даже поднес было букет половому, но тот грубо оттолкнул его.
Тульчинов дал мальчику два четвертака. Чухонец весь задрожал, оторопел и вопросительно глядел на всех.
- Возьми себе и купи лапти.
Нога у мальчика была в крови: видно, он ушиб ее, как бегал за цветами. Но он с презрением посмотрел на свою рану и закивал головой, улыбаясь сквозь слезы.
Половой с жадностью глядел на деньги, данные Тульчиновым пастуху, и, сердито толкнув мальчика в спину, пробормотал что-то по-чухонски. Мальчик покраснел и кинулся было обнять Тульчинова, но сконфузился, потупил голову и тяжело дышал. Половой с презрением заметил, что чухна глупый народ: даже и поблагодарить не умеет!
Долго провожал глазами мальчик удалявшуюся коляску и все кивал головой, хотя никто на него не оглядывался. Потом он радостно взвесил на ладони два четвертака. В его серых глазах столько было счастья, что он задыхался от него. Собака вертелась около и все старалась заглянуть ему в глаза. Наконец он показал ей деньги и что-то сказал ей. Будто разделяя радость своего хозяина, она завиляла хвостом и стала ласкаться к нему. Мальчик спрятал деньги, в избытке счастья обнял свою собаку и, тихо посмеиваясь и лепеча что-то, начал валяться с ней по траве.