Осенняя скука - Некрасов Н.А.

Деревенская сцена

Н.А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Художественные произведения. Тома 1-10
Том шестой. Драматические произведения 1840-1859 гг.
Л., "Наука", 1983
OCR Бычков М. Н.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ

Ласуков, помещик.
Анисья, домоправительница.
Максим, повар.
Егор, дворецкий.
Мальчик.
Антип, кучер.
Дмитрий, портной.
Татьяна, скотница.

О драме Осенняя скука

Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: Для легкого чтения. Повести, рассказы, комедии, путешествия и стихотворения современных русских писателей, т. III. СПб., 1856, с. 253--281.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IV.
Автограф не найден.

Первоначальным зерном замысла "Осенней скуки" можно считать небольшой эпизод из написанной в беллетристической, фельетонной манере критической статьи Некрасова о "Тарантасе" В. А. Соллогуба. Некрасов здесь говорит о деревенской скуке в непогоду и распутицу и о впечатлении, которое производит "Тарантас" -- остроумная и прекрасно изданная книга -- на читателей: "Исчезли с лиц уныние и сонная апатия; не слышно тех бесконечных и беспрестанных ссор с дворнею, к которым иногда прибегают иные, впрочем, очень добрые господа и барыни для сокращения осенней и весенней скуки... "Тарантас", "тарантас", "тарантас" -- это слово слышите вы ежеминутно на всех устах; охотник пошутить, старый помещик, называет этим именем всё, что попадается ему на глаза; он даже кличет им своего расторопного, вертлявого казачка, которого обязанность состоит в том, чтобы являться немедленно на все имена и прозвания, произносимые барином с особенною известною интонациею голоса..." (ПСС, т. IX, с. 153-154).
В роман "Три страны света" (1848--1849), написанный им совместно с А. Я. Панаевой, Некрасов включил главу, которая изображает скучающего в деревне старого помещика с расторопным казачком; здесь отсутствует, однако, мотив кличек, которые помещик дает казачку.
На основе главы II ("Деревенская скука") части III романа "Три страны света" и была создана пьеса "Осенняя скука". Превращая эпизод романа в самостоятельное драматическое произведение, Некрасов подверг его значительной переработке. Авторское повествование было превращено в развернутые ремарки, монологи и диалоги расширены, осложнено действие, введен ряд новых лиц; по сравнению с соответствующим эпизодом романа текст пьесы увеличился более чем вдвое.
В конце текста "Осенней скуки" в сборнике "Для легкого чтения" стоит дата "1848 г.". Очевидно, этот год обозначает время написания главы "Деревенская скука" романа "Три страны света". Существенные же изменения и дополнения, внесенные в текст этой главы и превратившие его в пьесу, относятся к более позднему времени, скорее всего к периоду между маем 1856 г. (ценз. разр. второго тома сборника -- 22 мая 1856 г.) и июнем того же года (ценз. разр. третьего тома -- 20 июня 1856 г.).
Исходная ситуация пьесы близка к основной коллизии некоторых водевилей и сцен молодого Некрасова: изнывающий от безделья барин не знает, чем себя занять, и ведет праздные разговоры (такова же завязка "Актера"; в "Утре в редакции" скучающие бездельники-посетители атакуют редактора и не дают ему работать). Однако если в ранних водевилях и сценах Некрасов рисует столкновение делового человека со скучающими барами, то в "Осенней скуке" "сторонами конфликта" являются охваченные параличом бездеятельности и скуки барин и его крепостные слуги.
Перерабатывая повествовательный текст в пьесу, Некрасов стремится усилить социальную типичность действующих лиц и ситуаций. В романе "Три страны света" помещик Ласуков -- чудак, и этим объясняется его самодурство. Автор поясняет, что Ласуков "был своего рода эксцентрик, и скука одинокой жизни с каждым годом усиливала врожденную причудливость его характера" (ПСС, т. VII, с. 246). В пьесе "Осенняя скука" личность Ласукова и его поведение трактуются как типичные для среды провинциальных помещиков, как порождение крепостного права. Реплика Ласукова: "...и в кавалерии служили, и на балах танцевали <...> молодость прожили, силу пропили..." (см. выше, с. 172) -- лаконично характеризует его обычный для среднего дворянина жизненный путь.
Монолог Ласукова, отсутствовавший в тексте романа и открывающий пьесу: "Ну, завывает ~ Дождь, грязь, слякоть, ветер...",-- является экспозицией действия, определяет его обстановку. Глушь, полная изоляция, прозябание "вдали от центров просвещенья" -- таковы условия быта Ласукова, но и столичная жизнь, о которой мечтает невольный затворник, не намного содержательнее: "В Петербурге в Английском клубе, в Дворянском собрании теперь, я думаю, играют. И прекрасно делают",-- размышляет он (см. выше, с. 170). Эпизод жизни провинциального помещика ставится в связь с бытом дворянства в целом.
Оригинальность драматургического замысла пьесы состоит в том, что ее действие является мнимым и маскирует отсутствие событий и мучительное бездействие персонажей. Некрасов вводит в пьесу диалоги Ласукова с дворецким, кучером, портным, скотницей, и все эти сцены показывают запуганность слуг, сбитых с толку придирками барина, их полную апатию. О том же свидетельствует эпизод наказания повара, которому приказано кричать петухом под окном: криков этих не слышно из-за ветра и дождя, но он все же "отбывает" бессмысленное наказание. Повторяясь и варьируясь, через весь текст пьесы проходит один мотив: Ласуков дает своему казачку множество издевательских прозвищ, и на все эти клички мальчик безропотно отзывается. Сам Ласуков отдает себе отчет, что "леность" его слуг -- разумная реакция на их неразумное положение: "Дурак, ничего не знаешь!" -- кричит он мальчику-казачку, и тут же добавляет, после его ухода: "Славный мальчик! расторопный, умница, молодец!" (см. выше, с. 169). Эти реплики внесены в сцену при обработке, так же как следующее характерное признание Ласукова: "А ведь правду сказать, так и точно им больше делать нечего. Я один, а их у меня человек двадцать" (см. выше, с. 186).
Усиление антикрепостнической направленности пьесы по сравнению с исходным текстом романа соответствовало общей тенденции сборников "Для легкого чтения", которые составлял и редактировал Некрасов. Третий том сборника открывался антикрепостнической повестью Григоровича "Антон-горемыка", в нем были помещены обличительные произведения А. Печерского (П. И. Мельникова), М. Л. Михайлова. Даже А. А. Фет был представлен стихотворениями, изображающими народный быт или выдержанными в интонациях народной баллады и песни ("Метель", "Сядь у моря -- жди погоды", "Хижина в лесу").
"Осенняя скука" помещена в сборнике "Для легкого чтения" непосредственно вслед за стихотворением Тургенева "Один, опять один я. Разошлись...", которое напечатано без указания автора. Стихотворение это Некрасов впервые опубликовал в статье "Русские второстепенные поэты" с подписью "Т. Л." (С, 1850, No 1), указав, что оно очень ему нравится (см.: ПСС, т. IX, с. 201). Некрасов составлял сборник "Для легкого чтения" с любовью и вниманием. Несомненно, что включенной в него "Осенней скуке" он придавал известное значение как художественному произведению.
При жизни Некрасова "Осенняя скука" не шла в Петербурге и Москве, но, очевидно, была поставлена на сцене Воронежского театра. 3 декабря 1860 г. тайный советник М. Попов, на основании рапорта цензора Ив. Нордстрема подписал разрешение играть ""Осеннюю скуку. Деревенскую сцену, соч. Н. А. Некрасова" в Воронеже" (ЦГИА, ф. 780, оп. 1, 1860, No 37, л. 156). Пьеса должна была исполняться на сцене Воронежского театра в конце 1860--начале 1861 г. (см.: Учен. зап. Калинингр. гос. пед. ин-та, 1961, вып. IX, с. 51--52). Публикуя обнаруженное им цензурное дело о постановке "Осенней скуки" в Воронеже, А. М. Гаркави выдвинул вероятное предположение, что пьесу Некрасова порекомендовал поставить воронежским артистам А. Н. Островский, посетивший этот город в мае 1860 г. и с почетом встреченный его театральной общественностью (там же, с. 52).
Предположение А. М. Гаркави может быть косвенно подтверждено тем, что Островский использовал одно из прозвищ, которыми наделяет Ласуков в "Осенней скуке" своего казачка -- "Курослепов",-- в качестве фамилии персонажа комедии "Горячее сердце" (1869). Это обстоятельство может быть истолковано как свидетельство того, что Островский знал пьесу Некрасова.
В 1902 г. в бенефис М. Г. Савиной "Осенняя скука" была представлена в первый раз на сцене Александрийского театра о В. Н. Давыдовым в главной роли. Успех этой постановки определялся тем, что зрители и критики, оценившие драматургию Чехова, увидели в пьесе Некрасова предвестие "театра настроения" (см.: Гнедич П. Некрасов-драматург.-- Жизнь искусства, 1921, No 820). Идея этой постановки принадлежала П. Гнедичу, обнаружившему пьесу Некрасова в альманахе "Для легкого чтения". В сезон 1902--1903 гг. пьеса с успехом была исполнена на сценах Александрийского и Михайловского театров двенадцать раз. В советские годы "Осенняя скука" ставилась неоднократно, в частности в 1946 г.-- на сцене Ленинградского государственного академического театра драмы имени А. С. Пушкина.

С. 170. По полтинничку на пиве пропивал, Оттого-то и на съезжей побывал...-- Очевидно, стилизация Некрасова, подражающая камаринской -- плясовой песне, имеющей многочисленные варианты. Мотив полтинников, израсходованных на удовольствия, присутствует в "Говоруне" (гл. II). Совпадение этих строк "Говоруна" Некрасова и куплета в водевиле П. И. Григорьева "Герои преферанса, или Душа общества" именно в той части, где говорится о проигранных "полтинничках", дало основание А. М. Гаркави высказать предположение, что автором куплета в водевиле Григорьева является Некрасов (Учен. зап. Калинингр. гос. пед. ин-та, 1961, вып. IX, с. 51).
С. 172. ...с лечебником Энгалычева...; с. 188. Подай Удина! -- П. Н. Енгалычев и Ф. К. Уден -- авторы популярных медицинских руководств конца XVIII--начала XIX в. (см., например: Енгалычев П. Н. 1) Простонародный лечебник, содержащий в себе пользование разных, часто приключающихся болезней... М., 1799 (переиздан в 1801 и 1808 гг.); 2) Русский сельский лечебник. М., 1810; Уден Ф. К. Наставление в скотских болезнях. СПб., 1801). В конце 1840-х гг., когда писался роман "Три страны света", этими медицинскими руководствами уже не пользовались. Некрасов пишет в романе о Ласукове: "Удин, Пекин и Энгалычев, три старые автора, о которых едва ли и слыхал читатель, были главными его любимцами..." (ПСС, т. VII, с. 246).